Ничто
Зловещ и неприютен гость,
неприютнейший из всех.
М. Хайдеггер
Когда молнией ужас разрежет сон
И все на мгновение будет не в счет,
Антипод Абсолюта проглянет, он –
Неприютнейший гость, Ничто.
Сердце, взлетев, не узнает свой стук,
Воля отбросит тюремный хитон;
Возжаждет, учуяв цитаты без букв,
Совершить суицид лексикон…
От Ничто отмахнулся приземистый мир,
Предпочитая красу небылиц;
Тушует сверхподлинность черных дыр
Синтетикой Фурий и синих птиц.
Лишь в дальнем углу одиноких дум
Каждая вещь превосходит себя,
Безусловные герцы снуют наобум
По нишам алтарным, отделку губя.
Ничто, блокиратор питающих вен,
Исконный заряд чистоты бытия, –
В подоснове кремирующих гигиен,
В духе гвоздящего мифы гвоздя.
Ученья, прозрев, начинают пустеть.
Расчеты воспитывает неучет.
На пирах Пантеона – тончайшая лесть
Неизбывному гостю Ничто.
* * *
Играю в любовь, антипатию, мудрость,
Ловлю заблудившийся ветер удач,
Бряцаю оружием, зля свою трусость,
Натираю на терке не тертый калач.
Дом – как игрушечный домик картонный,
Хранимый коньком (трех шестерок тавро).
Эллипсы праведности Нагорной
Каждый круглит – довести до зеро.
Я в меру застенчивости помогаю,
Пешкой вхожу в коллективный подряд.
Совсем забываю, что просто играю…
Для похода «на вы» укрепляю наряд.
Серьезные вздохи на пеплах кончины,
Серьезные охи под страстью смычка,
Настойчивый поиск то эльфа и джинна,
То первоматерии, праязыка.
Ловчу, забываю, что просто играю,
Что в итоге не даст ничего чехарда...
Бредит ангел-хранитель могильного края,
Что от бескрайности бес отодрал.
* * *
Доброта – это дар иль опала?
Кредит, что платить и платить?
В сермяжной фактуре коана
Пышет иезуитская нить.
Люди добрые чутки и зрячи
В лимитах своей доброты,
Но и тут им чужую придачу
Приносят плоды и цветы.
Враг (мессия?) планету кружит,
Ра сечет синеву веслом.
Добро верой-правдою служит
А вероломство злом
Той же самой безмерной силе,
Которой "Долой!" и "Виват!"
Миллионы живых возносили,
Верша то погром, то обряд.
Тайно мазаны тем же миром
Добро и его антипод;
И, возможно, на плахе секиру
Мажет ласкательный йод.
Магистр игры в бисер
Партитуры, анналы и формул солиднейший ряд,
Орбиты планет, междометья высокой латыни
Над факультетами в связности новой парят,
Преображая все то, что «вовеки и ныне».
Тонка, вдохновенна, почти фантастична игра,
Поэтику мудрости усугубляет великий магистр.
Бесподобен процесс. Но как близко сухая муштра,
Как часто с забавою схож сокровеннейший смысл!
Здесь воздух разрежен, но все-таки можно дышать,
Естество предъявляет права, сохраняет законы.
Опасно и трудно на этих вершинах признать:
Идейный престол – установка, как прочие троны.
В стеклах мерцающий ход игровых величин
Преподносит разящие сплав интеллекта сюрпризы,
Но то, что случается и за пределами яви, влачит
Атрибутику случая и результат экзерсисов.
Для всех он бесплотен почти, вне страстей и недугов;
Глаза не мутит ни аффект, ни аморфный натек,
Но ему все больней за постами житейского круга
Сознавать, что игрок он, всего лишь игрок.
Изящные пальцы в пылу артистичных движений
Вдруг сожмутся в кулак, отвечая на пульса удар…
В спокойном достоинстве дивной страны его племя,
Принявшее (вряд ли заслуженный) благостный дар.
Но всегда распадаются что-то скрепившие клеммы,
Рухнут вехи, помехи, и в храме торговцы, и храм...
* * *
Между актами фарса, трагедий –
немного мечты и камланий.
В мозге костей – метасреды,
в надкостнице – опыт закланий.
Идеалы рассохлись изрядно
в правозащитных витринах,
головоломные пятна –
под прической голов повинных.
Алчет прока субъект от объекта,
стращает и увещевает,
его малодушия вектор
к душегубству наклон сохраняет.
А менторы душеспасенья
пикантны в разгар вакханалий,
и что-то из телодвижений
проглядывает каннибалье.
Не скажет ни скальпель, ни лира,
где больше размах трагедий:
в глубинном мозгу Шекспира
иль в банальнейшей костоеде.
* * *
Желчью на вече
Лоснятся трибуны,
Противоречьем –
Улыбки фортуны.
Совесть и дерзость
Выйдут к распутью:
Вместо приветствий –
Злоба напутствий.
Самокопанье
Чревато проколом,
В исповедальне
Кривеют глаголы.
Акул умозренье –
В военном совете.
Цифры везенья –
В бесовском билете.
Бытовое отрепье –
Меж флагов и хартий.
Великолепье
Лубочных распятий.
По радуге бледной
Над царством паяцев
Идет тот последний,
Что будет смеяться.
* * *
Я стою на позиции силы,
Что мозг расщепляет в ночи,
Изнуряет систем стропила,
Нянчит выводки саранчи.
Я стою на позиции силы,
Что дразнит медовой рекой,
Предвещает то мор, то Мессию
И уводит генезис в отстой.
В ее тупиках – ненастье,
За посулом – удар глухой.
Под вопросом мое соучастье,
И тревога всегда со мной.
Жестокость ее известна,
A цель никогда не видна;
Всему выделяет место –
Жилье без покрышки и дна.
На грани разрыва жилы.
Но, вспышки эмоций смирив,
Я стою на позиции силы,
Бот юдоли ведущей на риф.
* * *
Все отдано силе драконьей,
от девичьей белой кожи
до тяжелых дедукций в умах.
В бастионе содружество бестий
вечерами в лекарственных ваннах
заговаривает кошмар.
Единицы различных статистик,
практиканты дремучих нотаций,
звенья родственных уз и цепей
влюблены во все виды неволи
и любовно себя размножают
под сенью поветрий и плах.
Все отдано силе драконьей,
вердикт – безапелляционный.
И все ж – осиянности росчерк…
О Боже, как непостижимы
светосилы Твоих интенций:
не раня, насквозь прожигают
третий глаз и шестое чувство!
Новый монолог Гамлета
Ночь – моих дум пьедестал,
Немезида – на глади окон.
Я в семейственности заплутал,
Не знаю, где месть, где закон.
Те, что честь от беды не спасли,
Иначе теперь нареклись.
Над Офелией – водоросли
И в обличье моем нарцисс.
Я у призрака зомби-агент,
Окаймляются ребусом дни.
Хоть какой-нибудь анахорет,
В молитве меня помяни.
Во сне – то щитов перезвон,
То копья серебристый лет,
Наяву колобродит нейтрон
И атомы режут лед.
Король – сам собою пленен.
Королева – сама не своя.
Я ставший Сенекой Нерон
Или только – слова, слова…
Галина Болтрамун