Сюрреальность
В розовых далях
.....................кочуют кентавры
иллюстрацией эры былин.
Сандалии Ноя
..................в шкафу антиквара
с образцами содомских глин.
Благословенно
......................буддийское лето
нависло над строем асан,
лелеет в нирване
......................цветные сюжеты
и с птицей Гарудой капкан.
«Аз воздам» – холостой
...................вариант обещанья;
гарантий, как водится, нет.
Ту же скрытую цель
.....................поражает осанны
очередной рикошет.
Прометей избывает
...................любовь к человеку;
вылечив печень и мозг,
что-то крикнув Сократу,
......................Спинозе, Сенеке,
за собой поджигает мост.
Эластичной рукой
..................неулыбчивый робот
необъятное тщится объять.
Бомбы выходят,
......................шипя водородом,
на след Ахиллесовых пят.
То блики плеромы,
...................то чад инферналий
отражает нейтральный Стикс.
На сверхоборотах
..................централь коленвала
окрыляет идея фикс.
Марионетки,
.......................все сами с усами,
критикуют актеров-отцов.
В каждой легенде,
......................концепции, драме
свое слово сказал пустослов.
* * *
Новейших дерзаний мотивы
невозможное давят из нот,
жутковато в конце перспективы
бесперспективность поет.
Из дремы забытых кумирен
исходит безликий оскал;
как инсайт ежедневной картины
витает в объемах зеркал.
Конфликтно мигрень разделяя
в махровой невольничьей мгле,
Змея головы счет предъявляют
отсеченной давно голове.
Ища сокровенное имя
каждой вещи «в себе», «вне себя»,
романтик пленяется ими,
заблуждается дальше, любя.
Когда содержанья пустеют,
обуздав клевету аксиом,
грустит о далекой психее
прикрепленный к юдоли фантом;
новой ретушью сдобрив каноны,
многоруко стучится в зарю
и к баранам своим обреченно
возвращается. Волк поутру,
зализав отвердевшие раны,
глотая избытки слюны,
бессознательно ищет в тумане
заблудших овечек следы.
В год амнистии плаха скучает
о софизмах летящих голов;
теменные чешуйки сличая,
ждет детей остроумных отцов.
Многогранны земные изморы,
тяжелеет греховный субстрат.
На всю память – memento mori.
Морящему – пылкий Vivat!
Суета сует
Под осеняющими, орошающими облаками
цветет пышным цветом и плодоносит напрасность –
сует суета, бьет рекорды и под микроскопом себя изучает,
на икс мироздания автоматически делится или
умножается, ни результата, ни цели тех действий не зная.
Из учебных чисел берут для потехи квадратный корень,
а с банковских – не на шутку взимается круглый процент.
Пальма первенства, лавр, родословное древо, осина Иуды
смакуют все пять доказательств бытья пилорамы.
Закон эволюции, всласть наигравшись в бирюльки,
в час пик исторический ходит конем Троянским.
Зигзаги инерций, петляя, торопятся в мертвые точки.
На входе в туннель предусмотрена сменная обувь –
модельные белые тапки (подобраны каждому строго
по размеру его и по вере его).
Сует суета почти не тревожится, не полагает,
даже будучи в неэлегантных больничных бахилах,
что придется утихомириться, переобуться;
и что-то в ее легкомыслии – одноразово победоносно.
Это одноклеточное торжество невменяемой наивности,
что является плотью данных момента и обстоятельств,
отрыв от которых не возможен даже в мыслях,
ибо нечем думать и нечему отрываться.
* * *
И только одно здесь я знаю верное:
Надо всякую чашу пить – до дна.
З. Гиппиус
Их множество, этих чаш
Из всяческого сырья –
Объекты даренья и краж,
Сосуды новаций, старья.
От одной до другой – шаг
Иль дыбящийся океан,
Во всех – биохимия браг
И кванты небесных манн.
Выпивали – каждый свое –
Инфузория и динозавр,
Пастухи, плутовское зверье
И достопамятный мавр.
Либеральные пряники, кнут
Из ортодоксальных пряж,
И роскошества, и неуют
Зашифрованы в матрице чаш.
В жаре жажд открываются рты
И всеобщая времени пасть,
И с каждым глотком на хребты
Давит сильнее напасть.
Моленье о чаше растет,
До кипенья доводит дренаж
Мировой, где потерян счет
Разнобою костей и чаш.
А Отче, как видно, – не наш;
Точнее, не видно совсем ничего.
Пьет до дна цепенеющее естество,
Впивается в донный мираж.
* * *
Логический блеск Витгенштейна,
Дидактику Бора, Эйнштейна,
Коперника дерзкий прорыв
Обжигают мелодика дзена,
Гимнософистов катрены,
Восклицательность Шанкары.
Зажиточные филантропы
В багрянце заката Европы
Отчисляют восточный процент.
Африканские ВИП-персоны
Оттиснуты, как фараоны,
И блефуют на дисках монет.
Вожделеют костры Галилея,
Почитают кресты Галилею,
Снится цикуте Сократ;
И новый житейский контейнер
Несут паруса Крузенштерна,
Совершив отпеванья обряд.
Дерево
Бесплодный реликт безымянной поры,
Дерево, чревовещай, говори…
На зелени – солнечной кисти эскиз,
А корни в отстой экологий впились.
Листвою твоей шепелявит наркоз
Для невыводимых моральных заноз;
Из текстуры экстаз-амнезия парит –
Злободневные тексты умиротворить.
Ветки корявые, в струпьях, согни,
Меня ото всех и всего охрани;
Возьми, угостивши летейской росой,
Подлежащую тлену к себе на постой.
Ты отлично от всякой шумихи шумишь,
Не тревожа в основе сакральную тишь.
Я прислонюсь к тепловатой коре.
Кем я гляжусь у тебя на дворе?
* * *
Обретя несменяемый статус
За границей войны и труда,
Вкушая восточную сладость
С беленой, Золотая Орда
Почивает на выцветших лаврах;
Жилы карму несут и несут.
Прилегающие пасторали
Освещает старинный салют.
Томленье с разводами страха,
С вышивкой желтых пустот.
Виноградные губы Вакха
Болят, как Сивиллы рот.
Того, кто проводит экстерном
Факта в постфактум прием,
Восхваляют былинные серны,
Обросшие лунным руном.
А поодаль осипший лунатик,
Округлив пелену на глазах,
Видит орды зовущих галактик
И делает ханский шаг.
* * *
Информацию о сердцеедах
принимает не к сведенью донор,
а всегда близко к сердцу берет.
Третьим миром помазанный Рерих
для расцвета своих гармоний
на алгебре правил штрихкод.
Вера блуждающих миссий
потеряла свои постулаты
и горою стоит ни за что.
C корабля убежавшие крысы,
в пароходстве лишаясь мандата,
узнали про гамбургский счет.
Солнце нежит стило и стилеты,
печется о библиях шатких,
явно перегревая их суть, –
и в любой стороне сего света
шебуршат их сухие остатки,
пока мокрое дело да суд.
Галина Болтрамун