Шабаш
Где полночные свирели
Шевелят желтуху вод,
Сизо-рыжие мегеры
Затевают хоровод.
Светлой памяти Кибелы
Посвящается экстаз.
Воспаленье антитела
Брызжет искрами из глаз.
Окаянный баптистерий.
Падших стариц манускрипт.
В медных латах кавалеры
Уязвляют клона щит.
Персонажи наваждений
Семенят во всей красе,
Альма-матер их почтенно
Отражается в росе.
В темной гуще волхвований
Золотится пуп Земли
Или зуб обетованной
Горлу каждому пилы.
* * *
На жреческой башне шлифуют уловки
драконы.
Белый Апис муштрует свои ипостаси
и клоны.
Региональный мотив карфагенских
эмиссий
Стандарты ненужности и ликованья
превысил.
Дозорные воспламененные волны
склероза
Осушают больную росу в мавзолее
и слезы.
Незнакомцев давно провели и забыли
тоннели,
У тех чужаков только мимо и мимо
прицелы.
Образ подобье свое в бесподобном
утопит,
Сам растворится в эссенции новых
утопий.
Перевяжет дороги непомощи скорой
карета.
Все согласится с Ничто, не дождавшись
рассвета.
Железнодорожное
Весной оживляются в шпалах
Валентности высохших смол
И сгущает окраску и запах
На шурупах стальных солидол.
Распыляют в закаты экспрессы
Ностальгический блюз-аллерген.
Вдалеке деловитые рельсы
Имеют к нездешности крен.
Чует насыпь, видавшая виды,
Благовидность земного ядра,
Что невиданности подвиды
В добрый час выдает на-гора.
Абрис, адрес и аура вокзалов
Сохраняют кочевий потёк,
Виньетку волхвов и вандалов
И самой алетейи мазок.
А в часы сверхмагнитной бури
Стрелочник сходит с ума,
И в дыме его перекура
Все колеса ложатся плашмя.
Война
Молох распоясался, жаждет и жаждет,
Изощряются риски, подкопы, маневры,
Поджоги, команды, прорывы, атаки;
На сводах убежищ – гримасы застенка.
В маленьком домике – морг и молитва,
Там не знают границ ненасытных империй,
Там смотрят на карту, а видят пшеницу
И речку, где плавал погибший сыночек.
В стенах академий запнулись тирады,
Юрисдикция делает дикие жесты.
Заоблачный пафос «проклятых вопросов»
Затмила поземка банальных проклятий.
Потом тишина зазвенит, оглушая
Умытый простор, поднимаясь до солнца,
И пахарь потрогает теплую почву,
И детство займет территории, школы,
Чтоб, чуя врожденный позыв рукопашной,
Наращивать пыл, сокрушительность жестов;
Мобилизуя воззренья и зоркость,
Во всем отыскать атрибуты мишени
И не просто плясать под летальности дудку,
А идти в огнь и воды и медные трубы.
Научное
Дуновению метафизики
В инкубациях микрофизики
Грубит надувательский газ.
Микроскопами, телепатией,
Сонмом сыщиков и предателей
Обрастает научный каркас.
Гидры заняты гидрологией;
Многолапые с осьминогами
Отфутболивают их гидрид.
У подножия макрокосмоса
Кто-то выудил в позе лотоса
Белорыбицу черной дыры.
НЛО помахали крыльями
Незадачливой камарилье и
Были впотьмах таковы.
А наземные каракатицы
К Розе Мира бегут и пятятся,
Обольщаясь рекламой ботвы.
Воля к воле из метафизики
Каплет в емкости микрофизики –
Увольняется ас-реагент.
Периодикой, перископами,
Циклотронами и циклопами
Размножается правды секрет.
Опальная лира
Лира опальная гибнет в саду,
высохшем в давнем горячем году;
знаменья криво сошлись на беду
и, кислород намагнитив, уйдут.
Лира вздымала то жгучий мотив,
то немотивированный эксклюзив;
сверхзвуковой не осилив прорыв,
она погибает, замашки смирив.
Ей вряд ли сочувствует мера вещей
или чрезмерная слава мощей;
на струнах ее запредельная чернь
не отвечает палитре ничьей.
Ей рвется подыгрывать некто из тех,
веющих гимн из закатных прорех;
не очевиден их общий успех:
меж ними сей мир, будто сумма помех.
Лира опальная гибнет всегда,
а в черед погибают сады, города.
Такая играется здесь чехарда.
А будет ли выигрыш стоить труда?
Фатально-амурное
Фатум и фата-моргана, питая взаимную склонность,
убивают подпольно ее нерентабельные плоды.
Венера с Амуром, ответствуя за продолжение рода,
скрывают от живородящих большой перевес
всего нерожденного, не отягченного ношей фатальной.
«И это пройдет» соотносится с «amor fati»,
и Фатум с Амуром пройдут по скончании хода вещей.
А в ходе вещей «Песня песней» себя превосходит
так, что Яхве глаза отвратил и устало махнул рукой.
Меченый атом сигает по следу молекул, от страсти
готово ядро расщепиться, вдохнуть макроклимат.
Инь и ян, демонстрируя шик церемоний китайских,
тайно движутся к Брахме в надежде на вечный развод.
Вероломно рожденный из пены на водах Амура
японский типаж Афродиты – в прицеле подлодок.
Фатум, с судьбою играя, набрал записных обязательств,
о чем и расписывается вилами по воде.
(По)винное
Во мге ресторанной всегда энергична
Полемика истин в вине;
Рациональные зерна – различны
В «Яблочном» и «Каберне».
Высчитав градус подвоха мадеры,
Цивилизованный Вакх
Устаканит повсюду разумную меру,
Добавив невинный пустяк.
Допускается на дегустациях проба
Джинна в бутылке живьем,
Вкусивший захочет быть умным как пробка –
Держать его под колпаком.
У зеленого змия не станет повинной
Ни одна из его голов,
Как ни радели бы доктор с доктриной
И маг-шарлатан-змеелов.
Трезвенники, сев по рангу и связям,
Безвинный устроили пир;
В баню послал, выйдя в князи из грязи,
Честь не обмытый мундир.
Зной
Жар закипающий льется
Злей вулканической магмы,
Отражаются в каждом колодце
Маски безликого Агни.
Даже тени пошли на попятный,
Обрывая края прототипа;
Цельсий себя троекратно
Превзошел, восходя по орбитам.
Воздух зарделся и лопнул,
Из его фиолетовых шлицев
Массирует плоти волокна
Заточенный щуп инквизиций.
* * *
Вне себя, экстремизмы круты;
Стоят на своем академии;
Кто-то ведает, что творит,
Муссируя их заблуждения.
В наш век, провиант чужаков
Хапая, братья со сватами
Бряцают не сталью штыков,
А непримиримым атомом.
Все от страха бегут в соцстрах,
Обладая хребтами битыми,
Недобитым царем в головах
И приятными аппетитами.
Галина Болтрамун