Пророк
Неуклонно, как лед с верховий,
С возвышений сползают смыслы.
У пророка – склады суесловья,
Полынная горечь харизмы.
Хронос вышколил раж лихолетий,
А Агни – костры инквизиций.
Пророк пожалел, что разметил
Между злом и добром границы.
Ветвится стезя для разброда,
Путеводные звезды плутают,
А прелюдии к каждому роду
Нелюдской компонент обновляют.
Пугают зазоры в канонах,
Безымянных пучин междометья.
В мешанине, что вздыбил порох,
Запутались блики посмертья.
Пророку – алхимия рока,
Вычет выданных ассигнований.
В поле зрения – «око за око»,
В перспективе – нет камня на камне.
Разрываются мышцы на торсе
Подпирающих зори атлетов;
Беззаветно в туман перетерлись
Завещанья, вещания, вето.
У пророка – пустые итоги,
Беспринципность угарных мнений…
Тривиально навстречу Богу
Открываются раны и вены.
Наступление утра
Метафизика ночи склоняется к физике дня.
Убывание чар. Актуальных энергий прирост.
Гаснет в астральности воина Марса лыжня,
На дистанциях Кеплера глуше планетный кросс.
Черту горизонта выводит незримая кисть,
Выступают из дымки объекты житья и бытья,
Под каждою крышею эго бодрит эгоист,
Что-то в себе никогда ни за что не будя.
Ночные фантомы столкнутся со злобою дня,
Разноцветные блики разбрызгает этот удар;
Нежные росы на кончиках шпаг молодого огня
Обратятся, как всякая суть поднебесная, в пар.
Пустота
Пустота все легко вбирает
И оптом, и по частям,
Не имея с того навара,
Зияя по всем осям.
Пустота оприходует нетто
И брутто. В дырявый карман
Ссыплет наветы, заветы
И прочий дурман.
Пустота нивелирует скалы
И скалящийся утес,
Где бризы росой Валгаллы
Торгуют вразнос.
Пустота заметет с поличным
Персон и их персонал;
В общем, не знает приличий,
В целом – провал.
В пустоте не бывает света,
Как не бывает тьмы,
Но много места, и где-то
Ожидаемся мы.
Пустота обнимает махины,
Микроскопичных дельцов.
Может, никто в ней не сгинет,
А будет таков…
* * *
Вражда – деяний инспиратор
И регулятор нужд.
Несолидарность олигархий.
Противоборство дружб.
Единство и борьба контрастов –
Закон небытия,
А не бытья. За путы власти
Воюет Я с Не-Я.
Краснеют силы, надрываясь;
Гудя, синеет боль.
Штык – на штык. На ярость – ярость.
И счет всегда: ноль-ноль.
* * *
Шестикрылого зверя изломан хребет,
Скулят бесхребетные чаянья,
Мудрость закрыла в пустыне пикет,
Взобравшись на пик отчаянья.
Разгадывает модернистский монах
Перелетных психей каракули.
Вечно больную заочность в глазах
Под бельмом укрывают оракулы.
Нависающий, как наважденье, эфир,
Гладя крахи, питает иллюзии,
Кривовато покажет богинь сувенир
И тут же подвергнет диффузии.
* * *
Гудят меж волокон трудящихся жил
Староверческий пафос, недуги.
Жизнь изживается, мнит виражи
За гранью житейского круга.
Все верноподданные суеты
Имеют исчадья огранку,
Находят в себе самоедства черты,
Выворачиваясь наизнанку.
По мере запальчивости родовой
Колобродят телесности тонны,
И тонна за тонной уходят в отстой
И сотрутся в одном флаконе.
А то, чем и принцип, и атом подшит
(с небесною метой подкладка),
Чем-то нездешним грешит и грешит
И подвержено частым припадкам.
Саботаж не спасающей мир красоты
Благословлен Демиургом.
У жизни – лишь тайный (пустой?) депозит
За гранью житейского круга.
* * *
Неразборчивой топонимикой,
указателей вялой мимикой
и напутствием гонга-циника
оснащается колея.
Остро опыты пахнут фокусом,
челобитные – слезным комиксом;
хуторской ловцу в мегаполисе
клонируется баттерфляй.
Веры модусы модой связаны,
к суеверию вкось привязаны,
переломаны-перевязаны –
всюду гордиевы узлы.
«Из праха восстал» – ожирение,
«В прах снизойдешь» – похудение.
А сладостный плод прегрешения
съедят отпущенья козлы.
Отношения соотносятся,
как с полосками – чресполосица,
с точкой зрения – переносица.
Заплата зарплате под стать.
В текстах – мозга четвертование,
загрязнение и промывание,
а в подтексте – текста попрание
и безмозглость от аз до ять.
Галина Болтрамун