Вислава Шимборска
Стихи (перевод с польского)
Три самых удивительных слова
Когда произношу слово Будущее,
первый слог уже отходит в прошлое.
Когда произношу слово Тишина,
уничтожаю ее.
Когда произношу слово Ничто,
создаю нечто отличное от небытия.
Элегия
Сколько тех, кого знала
(если и вправду их знала),
женщин, мужчин
(коль такое разделение еще актуально),
переступило тот порог
(если это порог),
перешло тот мост
(назовем это мостом) –
Сколько их после долгой или короткой жизни
(если сроки для них все еще различаются),
хорошей жизни, потому что началась,
плохой, потому что закончилась
(может, они сказали бы наоборот),
оказалось на другом берегу
(если действительно там оказались
и тот берег существует) –
Их дальнейшую судьбу
мне не проследить
(даже если это общая судьба
и еще судьба) –
Всё
(коль этим словом не накладываю ограничений)
у них позади
(а может, впереди) –
Сколько их вышло из бурного времени
и все полнее исчезает вдали
(если стоит доверять перспективе) –
Сколько их
(если вопрос имеет смысл
и можно установить итоговое число
до того как считающий посчитает себя)
провалилось в этот самый глубокий сон
(если нет более глубокого).
До свидания.
До завтра.
До следующей встречи.
Уже не хотят
(если не хотят) повторить это.
Приговоренные к бесконечному
(а может, иному) молчанию.
Занятые только тем
(если только тем),
к чему их принуждает отсутствие.
Жизнь экспромтом
Жизнь экспромтом.
Представление без репетиции.
Тело без примерки.
Голова без размышлений.
Не знаю роли, которую играю.
Знаю только, что она неизменно моя.
О чем пьеса,
Должна догадываться прямо на сцене.
Плохо подготовлена к достойной жизни,
С трудом выношу навязанный мне темп действий.
Импровизирую, хотя ненавижу импровизацию.
На каждом шагу спотыкаюсь о неизвестность вещей.
Мои манеры провинциальны.
Мои интуитивные усилия – это любительство.
Волнение, извиняя, еще больше унижает меня.
Смягчающие обстоятельства кажутся мне жестокими.
Неотменяемые слова и инстинкты,
Недосчитанные звезды,
Характер – будто плащ, застегиваемый на бегу, –
Вот плачевные результаты этой внезапности.
Хоть бы одну среду отрепетировать заранее,
Или хоть один четверг повторить еще раз!
Нет, вот уже надвигается пятница с неведомым сценарием.
Разве так должно быть? – спрашиваю
(с хрипотой в голосе,
ибо даже откашляться не дано мне за кулисами).
Обманчива гипотеза, что это лишь пробный экзамен,
Сдаваемый во временном помещении. Нет.
Стою среди декораций и вижу, какие они солидные.
Поражает меня скрупулезность реквизитов,
Вращательная аппаратура давно уже работает.
Зажжены даже самые отдаленные туманности.
Ах, нет сомнения, что это премьера.
И все, что бы я ни совершила,
Навсегда станет тем, что я совершила.
Кот в пустой квартире
Хоть умри! Что делают с котом!
Ну чем заняться коту
в пустой квартире?
Карабкаться на стены.
Тереться о края мебели.
Ничего как будто не менялось,
но что-то не так.
Не было вроде перестановок,
а все странно смещено.
И лампа уже не горит по вечерам.
Доносится шум с лестницы,
но это не те шаги.
Рука, что кладет рыбу на блюдце, –
тоже не та рука.
Что-то не начинается тут
в свои обычные часы.
Что-то не происходит
по давно заведенному порядку.
Кто-то здесь был и был,
а потом внезапно исчез.
О, как упорно его нет.
Все шкафы проверены.
Полки обшарены.
Пришлось втиснуться под ковер
и удостовериться.
Даже, несмотря на запрет,
перерыты и раскиданы бумаги.
Что же еще остается?
Лишь спать и ждать.
Пусть он только возвратится,
пусть появится,
вот уж дойдет до него сразу,
что с котом так не поступают.
Движение в его сторону будет таким,
словно и вовсе не хочется,
медленным,
на очень обиженных лапах.
И никаких прыжков и визга поначалу.
Ничего не даровано
Ничего я не получила в дар.
Все, что имею, взято взаймы.
Тону в долгах.
Впереди неизбежность –
заплатить собой за себя,
отдать жизнь за жизнь.
Порядок вещей таков,
что сердце придется вернуть,
и печень вернуть,
и каждый палец по отдельности.
Уже поздно расторгнуть договор.
Что с меня причитается,
сдерут вместе с кожей.
Обретаюсь на белом свете
в толпах иных должников.
Одним предстоит
заплатить за крылья.
Другие волей-неволей
рассчитаются за листья.
В графе «Выдано напрокат»
числится каждая клетка естества.
Ни одна ресничка, плодоножка
не вручается навсегда.
Список – скрупулезный,
и все выглядит так,
что останемся ни с чем.
Не могу припомнить,
где, когда и зачем
позволила я
открыть убийственный счет.
Протест против этой сделки
называется душой.
И это единственное,
чего нет в списке.
Может быть…
Может статься, что это все
происходит в лаборатории,
под одной лампой днем
и миллиардами ламп ночью.
Может, мы подопытные поколения.
Пересыпают нас из колбы в колбу,
встряхивают в ретортах,
вглядываясь чем-то превышающим зрение.
И в свой час каждого по отдельности
удаляют щипцами.
Не исключено и обратное:
никто не вмешивается.
Изменения происходят машинально
в соответствии с планом.
Выводит рутинно самописец на схеме жизни
предопределенные зигзаги.
Может, нет в нас ничего интересного.
Контрольные мониторы включаются редко.
Лишь когда грянет война, и притом большая,
во времена эпохальных полетов над землей
или великого переселения народов.
А возможно, напротив:
там смакуют исключительно эпизоды.
Вот маленькая девочка на большом экране
пришивает пуговицу к рукаву.
Датчики взвизгивают,
сбегается персонал.
Ах, какое потешное созданьице,
с бьющимся внутри сердечком!
Сколько умилительной серьезности
при вдевании нитки в иголку!
Кто-то вскликивает воодушевленно:
Позовите шефа,
пусть и он тоже посмотрит.
Какие-то люди
Какие-то люди убегают от неких иных людей
в каком-то краю под солнцем
и проплывающими облаками.
Они второпях оставляют имущество,
засеянные поля, домашних птиц, собак,
зеркала, что теперь отражают колыханье огня.
За спиною у них – узлы и кувшины,
которые, опустошаясь, становятся тяжелее.
Кто-то, утомленный, начинает отставать,
случается вырывание хлеба из слабеющих рук,
чье-то потрясание мертвым ребенком.
Перед ними какая-то неизменно не та дорога,
не тот, что нужен, мост
над дивно розовеющей рекой.
Свистят какие-то стрелы, то вблизи, то дальше,
а вверху самолет – немного петляющий.
Им пригодилась бы какая-нибудь невидимость,
какая-нибудь бурая окаменелость,
а еще лучше – небытие
на короткое, а то и на долгое время.
Что-то еще произойдет. Что и где?
Кто-то выйдет им навстречу. Кто и когда?
В каком количестве и с какими побуждениями?
Если будет у чужаков выбор,
может, не захотят сделаться их врагами
и оставят им какую-никакую жизнь.
Перевод Галины Болтрамун