Ступень минус 93

Грег и Антон молчали. Может, полчаса, может, полдня. Никаких ориентиров не было. Они находились в космическом корабле, и невозможно было установить, что с ним происходило: застрял он где-нибудь, свободно падал или все же летел, управляемый гипотетичными силами небесными. У обоих было ощущение, что машина движется. Вся аппаратура, включая часы, вышла из строя. Космонавты понимали, что в любой момент корабль может взорваться, вспыхнуть или разбиться вдребезги, столкнувшись с экземплярами неизученной тверди или дикими параметрами неизвестности. В магнетизме нависшей неминуемости перемешивались абстрактные дуновения жизни и смерти…
Грег, симпатичный мужчина средних лет, был командиром корабля и опытным исследователем космических просторов. Антон, его младший товарищ, не имел еще в своем активе много полетов, но значился в отрасли как хороший, подающий большие надежды специалист. Данная их экспедиция считалась рядовой: на международной станции в Ближнем Космосе следовало заменить некоторые узлы оборудования. На все мероприятие отводилось не больше недели. Спустя минут сорок после старта они обнаружили, что на дисплее отображается неимоверная скорость, такую стремительность ни одна машина не может развивать по определению. Попытки разобраться в ситуации не дали результатов. Они протестировали автоматику и переключились на резервные датчики, цифры везде зловеще ползли вверх. Связаться с Землей не удалось, и вскоре все приборы, зашкалив, отказали. Положение было безвыходным, реалии и потенции сплющились в одной точке, и металлическая капсула самочинно несла двух особей биологического рода навстречу межзвездной гибели.
Время начинало превращаться в некую иную категорию, замкнутое пространство будто шевелило свои границы, чувствования землян обретали странные оттенки… Вдруг корабль резко встрепенулся, и почему-то стало ясно, что он затормозил. Космонавты прижали подбородки к груди и обхватили руками темя. Ничего не происходило. Пальцы их постепенно расслабились, руки опустились, они подняли головы и впервые после наступления катастрофы взглянули друг другу в глаза.
– Кажется, куда-то приехали, – глухо вымолвил Грег.
– Живы, – прошептал Антон.
Прошла минута-другая. Механизмы по-прежнему не работали, и окружающая обстановка не отображалась на специальном экране. Грег отважился посмотреть в иллюминатор, которым разрешалось пользоваться только на штатных стоянках. Едва приблизив к нему лицо, он отпрянул.
– Что там? – содрогнулся Антон.
– Сад.
– Какой сад?
– Насколько я успел разглядеть, обыкновенный.
– Что это значит, Грег?! Мы на Земле? Этого не может быть, так нельзя сесть при неисправной аппаратуре.
– Этого не может быть, – подтвердил Грег.
Легкий шум пронесся вдоль стен, и затем раздался мягкий мужской голос:
– Не бойтесь, вам ничего не угрожает. Я приглашаю вас выйти.
Восприятия космонавтов будто покрылись анестезирующей пеленой, они не ощутили ни страха, ни сильного удивления.
– В скафандрах? – спросил Антон.
– Нет. Вы окажетесь в привычных условиях.
Что-то неординарное, неиспытанное, но совсем не враждебное звало землян познакомиться, и они без усилий открыли заблокированную дверь.
Перед ними действительно простирался благоухающий сад, а недалеко от корабля желтела беседка с накрытым столом, за которым сидел приметной наружности мужчина зрелого возраста.
– Прошу, – он указал на два стула напротив себя.
Гости уселись и с изумлением обнаружили, что стол был сервирован их любимыми блюдами и напитками.
– Думаю, вы проголодались, – сказал туземец на родном для пришельцев языке, – приятного аппетита.
Сам он понемногу отпивал оранжевую жидкость из искрящегося хрустального бокала. Ободренные путники с удовольствием принялись за еду, решив отложить выяснение обстоятельств.
Уютный, уже отцветающий сад, радушный хозяин, все будто по-домашнему, но вдали висит радуга явно фантастического спектра, некоторые цвета – словно отталкивают зрение.
– Как вас зовут? – спросил Грег своего визави, поблагодарив за обед.
– Ну, пускай Свен.
– Свен, – быстро заговорил Антон, – мы пережили очень тяжелые часы, мы готовились к смерти, и теперь нам трудно оценить ситуацию… Где мы? Неужели на Земле? Как мы совершили посадку? Что за сказочная радуга без капельки влаги? Я понимаю, при нынешних достижениях техники можно устроить любые спецэффекты. Но в этом явно что-то не так… И зачем?..
– Вы не на Земле, – последовал бесстрастный ответ.
– Так значит, – Антона заметно передернуло, – вы не человек?
– Я не человек.
Наступило молчание. Немного погодя Свен исчез, а на его месте поочередно появлялись звери, исторические герои, мифические персонажи, в конце презентации возникли две барышни, блондинка и брюнетка. Во внешности девушек не было ни одной черты, которая отличала бы их от земных женщин, но представители сильного пола оцепенели: впервые в жизни они увидели Красоту. Такая красота не допустима в ареале homo sapiens, она ошпаривает и растворяет психику.
– Так лучше? – прозвучал неподалеку ироничный вопрос.
Девушки синхронно улыбнулись. Космонавты не могли пошевелить языками. Туземец понял их состояние. Красавицы исчезли, и перед ними снова оказался он сам.
– Я полагаю, – он усмехнулся, – нужно сгладить ваше потрясение, в противном случае вы не сможете совладать с собой.
– Да, да! – воскликнули гости в один голос.
В этот же момент прекрасные незнакомки перестали расщеплять сознание и превратились в приятное воспоминание.
– Свен, мы убедились, что вы не нашего племени, – вымолвил Антон, приведя в нормальное положение расширившиеся глаза, – а можете вы предстать перед нами в подлинном облике?
– Облик – это явление, подверженное распаду. Я не являюсь и не имеюсь, я бытийствую в моей самости. Вы хотите субстанциальную сущность сделать объектом вашего созерцания или обоняния? Не смешны ли подобные претензии? Я общаюсь с вами, как человек с людьми, иная коммуникация невозможна. Кроме того, я создал отрадный для вашего взора пейзаж, внедрив диковинную радугу, чтобы вы не забывались.
– Далеко ли мы от Земли? – слегка заволновался Антон.
– Нас разделяет 1101 ступень.
– Что вы имеете в виду?
– По уровню своего развития вы находитесь на ступени минус 93, я – на положительной 1007-ой. Нулевая ступень тоже присутствует. Легко сосчитать.
– И как же это перевести в километры?
– Способ измерения дистанций в километрах присущ только вашей зоне инстинктивного бодрствования. Я говорил о совершенно ином продвижении. С каждым новым рождением (назовем это так) существо приобретает новые свойства и потенции.
– Я слышал! – радостно воскликнул Антон, вспомнив университетский курс мировой культуры. – Это реинкарнация.
– Ни в коей мере не она. Вы должны уяснить следующее: у меня нет возможности что-либо сообщить вам. Ваш язык – это язык отрицательных ступеней, он полностью бессодержателен. И если я пытаюсь в него что-то втиснуть, то это происходит с огромными искажениями и упрощениями. Вы стопроцентно предсказуемы, я мог бы наглядно предъявить вам фазы вашего становления вплоть до нулевой ступени. Понятно, что, ведая все наперед, вы не вынесли бы своих марионеточных бдений. Я буду делать вид, что не знаю ваших мнений, сомнений, архетипов и трафаретов, и мы поведем обычную светскую беседу. Мне она ничего не даст, она нужна вам.
– Зачем? – смутился Антон.
– Это мне самому неизвестно. Все стадии развития объединяет неуловимое сцепление. Каждая значащая единица таит в себе зародыши универсальности и окончательно обретет себя только на вершине восхождения.
– Видите ли вы Бога? – спросил до сих пор молчавший Грег.
– Мы соприкасаемся с божественной волей. Открытость еще не развернулась перед нами во всей своей бесконечности. Однако у нас уже есть ощущение подъема и, скажем так: необратимая окрыленность, чего напрочь лишены обитатели зон ниже нуля.
– Получается, что наша стадия минус 93 – ничтожная?
– В худшем смысле этого слова. Ибо Ничто ни одной корпускулой не присутствует в ничтожестве. Ничто коррелирует с бытием. Вас не касается ни то, ни другое.
– Неужели, Свен? – не согласился Антон. – Мы мыслим и, следовательно, существуем (ему вспомнилась знаменитая фраза).
– Вы не существуете и тем более не мыслите. Ваше положение именуется по-другому. Мышление предполагает наличие самодовлеющих субстанций. А в вашем обиталище властвует всеобщая относительность, где каждый пробавляющийся элемент не есть сам по себе, а определяется через прочие данности системы, которая целиком эфемерна. Царство беготни и безысходности под голубым колпаком – фиктивно, что-то вроде пыли, перерабатываемой Универсумом для последующих воплощений и аннуляций.
Антон не знал, как реагировать. Отозвался Грег:
– Следует ли вас так понимать, что земные творения полностью лишены значимости?
– Нет, не лишены. В противном случае вас не отсоединяли бы от нуля. Вы тоже вовлечены в Замысел.
– Так выходит, что каждого из нас ожидает следующая ступень, потом следующая… и так до конца?
– Не каждого.
– Некоторые исчезнут окончательно? – огорчился Антон.
– Да. Но они от этого нисколько не печалятся. Многие, ежесекундно приближаясь к могиле, блаженствуют, зверствуют и потешаются так, как будто им никогда не придется угомониться в черном ящике. Несколько десятков лет им достаточно, чтобы соорудить свою вечность и вполне ей удовлетвориться.
– Зависит ли от поступков человека выход на более высокий уровень?
– От прямоходящих и криводушных особей не зависит ничего. Только не переживайте. Все устроено правильно.
Антона раздосадовало унижение человеческого рода.
– Свен, – он попытался направить беседу в другое русло, – а где мы теперь хоть приблизительно находимся? Как называется эта планета?
– Вопрос не имеет смысла. Планеты с их орбитами и спутниками, все небо с зодиаком и пантеонами, звездопадами и солнцеворотом – это только иллюзорная декорация вашей нынешней родины. Витиеватые рисунки над головой исчезнут вместе с потерей головы, то есть при переходе на следующий этап.
– Как же так?! – возразил Антон. – Наши ученые открыли много законов Вселенной. И мы, осваивая космос, надеемся, что когда-нибудь встретим братьев по разуму.
– Чтобы найти братьев по разуму, надо самим этот разум иметь. Форму машинального прозябания в отрицательной области вы считаете жизнью. Хотя с точки зрения Бытия ваше состояние хуже, чем небытие. Вам дано общаться лишь с продуктами личной сенсорики и психики. На нулевой фазе морок рассеивается, а на первой плюсовой ступени появляются проблески того, что можно соотнести с «есть». Именно с этого момента начинается развитие и прекращается смерть.
– Как?!
– Переход со ступени на ступень только в минусовом поле сопровождается спазмами умирания. В положительных сферах вся динамика – под эгидой свободы. Не спрашивайте, что это такое. Свобода – для свободных. А вы – невольники пищеварения, пульса, любовных влечений и убийственных развлечений.
У Антона разгорелось любопытство:
– Скажите, а посещают ли нас жители плюсовых территорий, чтобы наблюдать за нами? Некоторые люди на Земле видели НЛО.
– Наблюдать за вами? Всеобщая глухота – неотъемлемый и достаточно весомый придаток к пяти чувствам двоедушного организма. Вы, как правило, не слышите друг друга и не считаете, что это необходимо. А я ведь сказал яснее ясного, что нам известны в мельчайших подробностях все процессы, которые формируют вас и ваше узилище. Вместо того чтобы пленяться баснями о летающих тарелках, вы бы лучше подивились баснословности своего рассудка. Хотя это тоже никакой пользы не принесет. Лишь на первой положительной стадии особь ощущает свою особенность и синхронно причащается к Всеединому, обретает достоинство, оказывается в сфере Божьего внимания.
– А кто же к нам посылает НЛО?
– Никто. В своей сумбурной хлопотливости вы имеете дело только с явленьями, которые ничего собой не знаменуют. Многоцветные ажиотажи и антуражи на полях вашего зрения – принадлежность глаза. Когда веки закрываются навсегда, этого балагана – как не бывало.
– А как же мы исследуем другие планеты, Свен? – возразил Антон. – Они ведь существуют, наши приборы улавливают и анализируют их атрибуты и поведение.
– Еще раз объясняю, все также популярно: то, что фигурирует перед вами на любых позициях и в любых позах, – это лишь разностильная суета ваших представлений. Вы зондируете продукты собственной невменяемости.
– Но у нас есть ощущение хода жизни, перемещения с места на место, – не сдавался Антон.
– Вот именно – ощущение. Все, чем вы располагаете, – это многообразные композиции ощущений. Впрочем, даже земные мудрецы до сих пор сомневаются в возможности движения.
– Ну, видите ли, – усмехнулся Антон, – это философы. Их разум устроен по-особенному, не так, как у всех нормальных людей.
– Похвально, что нормальные люди предпочитают иметь авторитетами не мыслителей, а, скажем, чемпионов по теннису или пританцовывающих исполнителей примитивных песенок.
Грег оставался серьезным.
– Кажется, до меня дошло, Свен, – выговорил он задумчиво, – что вы имели в виду, заявляя, что у нас нет положительных знаний. Это известно, что любая вещь нашего замкнутого обиталища квалифицируется через свое окружение, она не может наличествовать автономно и только для себя. Кроме того, ее смысл меняется в зависимости от угла наблюдения, уровня развития науки, личностных качеств наблюдателя и так далее. Мы не в состоянии даже вообразить, как можно было бы дать дефиницию объекту безотносительно к среде, где он находится. Равным образом я и себя самого могу определить только внутри моего кругозора. Но моя данность для меня – самоочевидна, моя боль для меня – настоящая. При этом я понимаю, что я функционирую как-то не так. Зачем же я принужден быть не должным образом?
Младший космонавт во все глаза смотрел на товарища. Тот считался интеллектуалом, но все же Антон не предполагал в нем способностей к таким рассуждениям.
Грег продолжал:
– Есть ли надежда, Свен? У меня? У конгломерата несчетных галактик под названием Вселенная?
– Не фантазируйте о фатуме фантомных галактик. У призраков нет судьбы. Что касается ваших личных упований, то вы должны понимать, что из ряда вон вышедший факт нашей встречи – это незаурядное звено вашей дороги в Будущее. Мы тоже еще – вне целокупности Абсолюта.
Антона заинтересовала деталь:
– Свен, что вы имеете в виду, говоря мы? Как выглядит ваше общество? Есть ли у вас войны, семьи, конституция?..
– Можете не перечислять, – перебил Свен, – у нас нет общества и всего того, что называется социальным порядком.
– Каждый из вас живет один? На отдельной планете?
– Сколько раз было сказано? Планеты, метеоры, эфиры и эдемы – это проекции узоров, отпечатанных на подкорке мозга. Уже на следующей ступени зажгутся иные горизонты и ориентиры. А теперь вы даже самих себя не видите, а воспринимаете себя так, как вы себе являетесь. Это тоже изречение земного мудреца.
– Знаю. Это Кант, – грустно улыбнулся Грег.
– Правильно. Что ж, обмен вымученными фразами подходит к концу, вам пора отправляться под эгиду ангелов-хранителей, демонов-искусителей и неверующей матери-природы. При наплывах отчаянья вспоминайте, что круговорот ваших дыханий и стенаний в низинах воздушного бассейна – очень недолог. В этом – милость высоты.
– Свен! – взмолился Грег. – Скажите хоть что-нибудь, что нам помогло бы вынести оставшиеся годы. Я боюсь, что ваши жуткие сентенции навсегда опалили наши нервы.
– У меня для вас ничего нет, я не Господь. Вам нужно пройти зону беспросветности, еще томятся виражи и тупики в ожидании ваших следов и прикосновений. Вы побывали за рамками своего кругозора. Это слишком большой плюс для минусовых диапазонов. Я по людскому обычаю пожелаю вам доброго пути, хотя уже вижу ваше благополучное возвращение к заждавшимся пенатам. Вы правы, ваши действия и бездействие под облаками уже обусловились моим воздействием. Никогда не забывайте, что все сообщенное мной настолько исказилось земным языком, что вряд ли сохранило значимость… До свидания.
При последнем слове товарищи вздрогнули и ошеломленно посмотрели на Свена.
Он улыбнулся.
– Я не оговорился, у нас никто никогда не оговаривается. Я сказал: «До свидания».
Пришельцы поняли, что аудиенция закончена. Они поблагодарили хозяина за гостеприимство и вошли в корабль. Все приборы функционировали, успокаивающе светились разноцветными лампочками. Прежде чем закрыть иллюминатор, Грег решил в последний раз глянуть на волшебную усадьбу. Через минуту, не отрывая лицо от окошка, он жестом подозвал к себе Антона и, когда тот подошел, отстранился. Место наблюдателя занял Антон и словно прилип к стеклу.
– Что ты видел? – спросил Грег, оттянув его за рукав.
– Космодром.
– И я. Нет ни сада, ни беседки, ни радуги, мы якобы на обычном космодроме.
– Приятного полета, – раздался совсем близко голос Свена.
– Спасибо! – ответил дуэт.
– Летим, – скомандовал Грег.

Корабль сдвинулся с места. Автоматика работала в штатном режиме. Минут через двадцать космонавты странным образом почувствовали, что выбираются из сомнительных пучин и скоро окажутся в Зоне Досягаемости. И тут на пороге родных измерений их впервые обуял настоящий страх. Антон побледнел, его лихорадило.
– Кто это был, Грег?! – он почти кричал, и челюсть его тряслась. – Что это было?!
– Слушай, приятель, не причитай, как взбесившаяся кликуша. Откуда я знаю, что это было?
Командир взял из аптечки два тюбика седативной микстуры. Оба выпили. Через несколько минут дрожь улеглась. Спустя полчаса на большом экране появились красные пульсирующие зигзаги: их вызывает Земля. Грег нажал кнопку и, насколько смог, выровнял свой голос:
– Астра.
– Астра! Астра! – четко раздалось в корабле. – Говорит центр управления полетами. Вы живы? Грег, Антон, вы живы?
Вопрос был, разумеется, нелепым. Раз они отозвались, значит, они живы. Но такое восклицание-вопрошание то и дело носилось по просторам Ближнего и Дальнего Космоса. По голосу космонавты узнали Виктора Стайна, директора центра управления полетами. Он выходил на связь только в чрезвычайных ситуациях, обычно это делают дежурные операторы.
– У нас все в порядке, Виктор, – Грег изо всех сил старался говорить буднично и по-деловому.
– Что значит в порядке?! Где вы пропадали?
– Ну, мы заблудились немножко…
– Немножко? Вас уже заочно похоронили и вписали ваши имена в Золотую Книгу Космонавтики.
– Подожди, Виктор, – Грег растерялся, – зачем же хоронить, у нас на некоторое время отказала аппаратура.
– Некоторое время – это сколько?
– Ну, часов пять-шесть, я думаю.
– Недолгий срок. А где вы были пятнадцать месяцев?
– Это шутка?
– Что же тут смешного? Я просто сгораю от любопытства: где вы провели пятнадцать месяцев? Вас не было ни в одной точке Зоны Досягаемости, ни одна установка ни на одной космической станции не зафиксировала ваш корабль. «Астра» по своим техническим параметрам даже в Дальний Космос подняться не может, а ваших следов мощнейшие лазеры не обнаружили и в тех местах Зоны, куда еще никто не летал. Где же вы прятались и зачем?
Грег с трудом смял эмоции.
– Видишь ли… мы куда-то попали, я не знаю куда, и там задержались… не по своей воле…
– Неужели вам встретились, так сказать, братья по разуму?!
– Что-то вроде того… Виктор, ты понимаешь, что мы перенапряжены. Извини, мне тяжело разговаривать. Держим курс на Землю, прилетим и все обсудим. А пока я прошу: распорядись, чтобы нас никто не тревожил в полете.
– Непременно сделаю. Простите мою бесцеремонность, я должен был учесть ваше состояние. Но я просто голову потерял, когда мне доложили, что ваш корабль появился на дисплеях. Антон, Грег, как я рад, что вы живы! Как потрясающе то, что вы сообщили! До скорой встречи. Вас никто больше не побеспокоит в пути.
Грег выключил экран и медленно повернулся к Антону.
– Ты слышал?
Глаза его товарища были широко распахнуты, на лбу блестела испарина.
– Антон, возьми себя в руки, – строго приказал командир.
Он понял, что надо проявить жесткость, иначе его спутник потеряет контроль над собой. Суровая интонация подействовала на Антона. Он пошевелился и старался заговорить, с третьей попытки к нему вернулась способность воспроизводить звуки.
– Какие пятнадцать месяцев? – вырвалось из глотки свистящее шипение.
– Главное сейчас – утихомириться, мы не имеем права впадать в панику, – убеждал Грег, словно гипнотизируя.
Органы артикуляции молодого человека постепенно восстанавливали свои качества.
– Какие пятнадцать месяцев? – повторил он. – Сколько часов мы летели с отключенной автоматикой? Мне показалось: час. Ну, хорошо, полдня… Давай предположим максимум: сутки. Сколько мы были у Свена? Около двух часов? Прошел день, с натягом – полтора. Наш запас продовольствия почти не тронут. Откуда такой срок?
Астронавты выпили еще по тюбику успокоительного лекарства. Антон отдышался, щеки его несколько порозовели.
– Вот что, друг, – резюмировал Грег, – разрабатываем план поведения. Во-первых, прекрати подсчитывать часы и расход продуктов. Понятно, что это проделки Свена, и он запросто мог отнять у нас и десять лет жизни. Мы с тобой, конечно, нигде не стали бы рассказывать о нашем приключении… но раз прошло почти полтора года, как-то необходимо объяснить наше отсутствие. Посоветуемся с Виктором, это порядочный и умный человек. Теперь ни слова о Свене, Антон, мы полностью должны настроиться на возвращение к людям.

Сенсационная новость в течение нескольких минут облетела земной шар: пропавшие без вести космонавты – живы. Они больше года находились на неизвестной обитаемой планете. Какой потрясающий прорыв в исследовании космоса! На такое никто и не рассчитывал в ближайшей перспективе. Все человечество замерло в ожидании своих героев.
На космодроме Грега и Антона встречали функционеры из Академии Космоса, представители президентского аппарата и два самых знаменитых в стране журналиста. Все взволнованно пожали им руки. Грег произнес краткую приличествующую речь и сказал, что теперь они не в силах давать интервью. Это было принято как должное. Космонавтов удачно сфотографировали улыбающимися, с огромными букетами цветов, и снимок молниеносно распространился по всем меридианам.
По дороге в город Грег шепнул Виктору: «Срочно необходим разговор с тобой. Только с тобой». Виктор кивнул. Минут через пять он объявил, что ему нужно немедленно обсудить с космонавтами некоторые технические моменты экспедиции, поэтому они сейчас уединятся в Доме Космонавтики. Официальная встреча и торжество откладываются на завтра.

– Спасибо, Виктор, – поблагодарил Грег, когда тройка поднималась по пустынной лестнице Дома Космонавтики. Большие стилизованные под старину часы показывали позднее время; кроме службы безопасности, здание уже все покинули.
– Нас никто не должен слышать, – тихо попросил Грег.
– Я это уже понял, – последовал ответ.
Грег и Виктор не были друзьями, но питали взаимную симпатию и всегда были рады возможности пообщаться. Они прошли в самое отдаленное из директорских помещений. Виктор отключил сигнализацию, а затем одним рычагом – все приборы и системы директорской зоны.
– Можете считать, что мы полностью отрезаны от внешнего мира.
– Виктор, есть у тебя коньяк?
– Само собой.
Хозяин достал рюмки и наполнил их. Космонавты неспешно выпили до дна. Директор сделал несколько глотков.
– Я испугался, ребята. В машине специально усадил вас на переднее сиденье и прикрыл собой, чтобы никто вам не заглядывал в лица и не делал потом непотребных выводов. У вас ненормальный вид, даже с учетом ваших потрясений, какая-то стеклянность в глазах. Что, черт побери, произошло?
– Сейчас ты сам будешь об этом судить. Антон, начинай.
Младший космонавт с ненавязчивой помощью командира неожиданно четко и последовательно изложил события.
– По нашим впечатлениям, – закончил он, – миновал один день, максимум два. Мы даже не брились ни разу.
Виктор заметно побледнел.
– Прошу заметить, дружище, – добавил Грег, – мы не настаиваем, что все на самом деле совершалось так, как мы отобразили. Может, это нам приснилось, хотя тогда мы ощущали явь, более явственную, чем мы сами. Возможно, мы дискутировали о судьбах мира с собственными галлюцинациями. В корабле вышли из строя все механизмы управления, а после встречи со Свеном они заработали в обычном режиме. Из нашей биографии сверхъестественно вычеркнуты пятнадцать месяцев – у нас не было этих месяцев. Мы бы стали безмерно счастливыми, если бы кто-нибудь объяснил, что с нами случилось. Но этот кто-то не должен быть человеком, я могу предположить все соображения ученых по этому поводу, и они не удовлетворят нас ни с какой стороны.
У Антона выступили слезы на глазах.
– Вы только вникните, Виктор! Нам придется всю жизнь тащить на себе груз этого наваждения!
Директор всем подлил коньяка. Рука его слегка дрожала.
– Боюсь, Антон, что и мне теперь от этого феномена не отделаться. Когда вы объявились и сообщили, что находились у кого-то в гостях, меня обволокла темная тревога. Я никогда не принимал всерьез россказни об инопланетянах, и вдруг почувствовал, как нечто меня слишком по-настоящему ударило. И вот, пожалуйста, – философия вселенского масштаба…
– Почему мы должны верить ему?! – воскликнул Антон.
Грег мягко взял его за руку.
– Мы не должны. Мы вольны не верить. Но никто и ничто не отменит факт нашего выхода за границы возможного, мы уже вкусили запретного, отнюдь не райского, плода... И совсем не важно, происходило ли это на чудесной территории, в наших умах или как-то другим образом… Виктор, ты понимаешь, что нам нужно в реабилитационный центр?
– Еще бы я не понимал! И очень прошу: когда вы оправитесь, мне бы хотелось подробно с вами обсудить все неудобоваримые пророчества Свена. А теперь, друзья, давайте решать, как выйти из этой чрезвычайной ситуации. Понятно, что казусы такого характера нельзя выносить на широкую публику, но ваше долгое отсутствие придется комментировать. Я никак не могу сообразить, что делать.
– Послушай, Виктор, – помедлив, посоветовал Грег, – у тебя изобретательный ум, ты продумай все детали, у меня появилась лишь общая идея. Самое простое в нашем случае было бы состряпать скучную историю о внезапной аварии, о том, что мы застряли в какой-то щели. Но пятнадцать месяцев – это уж слишком. Поэтому мне пришло в голову вот что: неплохо бы распустить слух, что мы выполняли секретное военное или шпионское задание и поэтому никакие сведенья о нас в прессу не поступали. А что касается инопланетян, то надо сослаться на то, что была плохая связь и нас неверно расслышали на земле.
– Идея, в общем, дельная, – поразмыслив, согласился директор. – Я составлю занудный официальный отчет с массой специальной терминологии. Намекать в нем о секретной миссии, конечно, нельзя: нас призовет к ответу военное ведомство; а с этими молодцами шутить не приходится. А слух мы распустим, это сработает, таким вещам охотно верят. Я вызову машину, вас отвезут в реабилитационный центр. Помните, что я всегда к вашим услугам. Я регулярно буду справляться о вашем здоровье.

Отправив смятенных очевидцев невероятности на отдых, Виктор подошел к своему автомобилю, немного постоял, сел за руль и тронулся в путь. Передаточное устройство показывало, что поступило сообщение. Он знал от кого. Тайком ото всех он дал задание компетентному и надежному инженеру осмотреть корабль и срочно выслать ему данные. И вот результат: агрегат в безупречном порядке; ни механических, ни функциональных повреждений не выявлено. На борту – почти не тронутый запас провианта и предметов гигиены. Выпито несколько пакетов сока и воды, из аптечки взяты депрессанты. По количеству израсходованного топлива можно заключить, что машина находилась в полете около двадцати часов.
Виктор отключил дисплей, уменьшил скорость, по телу бегали мурашки, череп изнутри сдавливало напряжение. Двадцать часов! Как это понимать, о Господи? Только этого ему и не хватало. Чертовщины. Виктор знал, что в экстремальных условиях психика может обнаружить негаданные, иногда пугающие свойства, да космонавты и сами не отрицают, что, может, им все это привиделось. Но ничего не сходится. Их нигде не было, ни в одной точке Зоны Досягаемости, все обследовалось многократно и тщательно, они не могли нигде скрываться, тем более прожить без еды такой долгий период. На какое нервное расстройство, на что можно списать пятнадцать месяцев без воды и пищи неизвестно где?! Он был уверен, что коллеги не солгали ему ни в одной мелочи. Тут не до вранья, что-то неумолимое и жуткое прикоснулось к ним, а косвенно и к нему самому. Добравшись домой, Виктор принял душ, но прохладные струи не остудили горячности, переходившей в лихорадку. Впервые в жизни директор центра управления полетами не смог уснуть всю ночь.

Грег и Антон сидели на террасе уютного домика в реабилитационном центре. Вокруг зеленел великолепный старинный парк с изящными цветниками. В центре все было продумано до мелочей, каждому предоставлялся максимум возможностей для комфортного отдыха и улучшения самочувствия. Измученные астронавты, хлебнувшие запредельности, прежде всего, нуждались в уединении, и им никто не досаждал.
– Не знаю, как для тебя, – резюмировал Грег, отпивая коктейль из высокого фужера, – а для меня освоение космоса закончилось, мне на каждом километре будет мерещиться Свен, кроме того, закончился сам космос, опрокинулся и потек по каналам небытия.
– Я тоже потерял квалификацию, – вторил товарищу Антон. – Лететь и рассуждать: то ли я передвигаюсь и вижу реальные объекты, то ли мною играют мои же чувства и втемяшивают мне миражи… Нет, от этого можно чокнуться… Было бы понятно, если бы вся эта ахинея свалилась только на тебя, ты всегда тяготел к сложным абстракциям, или, допустим, на Виктора, он тоже умен. Но зачем это мне?! У меня, между прочим, есть невеста… Была… Ты прав, доводы Свена можно не принимать в расчет, на земле тоже о таком говорят… Но жуткая магия той атмосферы прошибла меня насквозь. В меня нечто внедрилось, сдвинуло грани личности и поставило ее на край ужаса; и вдруг стало понятно, что без этого ужаса личности нет…
– Ты еще молод. Я думаю, ты просто не успел осознать себя. И раз эта небывалость на тебя, как ты выразился, обрушилась, значит, именно в тебя она и метила. Виктор подыщет нам работу на земле, он все понимает.
Антон вдруг судорожно впился пальцами в стакан, а затем резко оттолкнул его. Глаза его помутнели.
– Грег, а вдруг это был сам дьявол?
– Ха! Вот так дедукция!.. А знаешь, подобная раскладка была бы даже проще и желательней. Сей персонаж – все-таки наших полей ягода. По крайней мере, мы могли бы обратиться к священнику… А так получается, что нам некуда идти. Никакое разъяснение или утешение не отменит наш с тобой опыт. Неотвратимое свершилось, нам не удастся свести пережитое ни к галлюцинациям, ни к помрачнению рассудка, ни к наукоемким гипотезам. Как будто кусок неба отвалился и угодил нам под череп, и болит, и мы уже ничто без этой боли.
Антон разразился:
– Свен не выказал нам симпатии. Ни одного слова одобрения или сострадания. Но я тоскую по нему! Я очень тяжело засыпаю. Почему же я так тоскую?!
В воздухе повисла малиновая гирлянда и зазвучала тихая музыка. Астронавты переглянулись. Кто-то их вызывал к видеотелефону. Это был не Виктор. Значит, случилось что-то неординарное, иначе оператор не пропустил бы сигнал.
– Странно, что во мне еще сохранились остатки любопытства, – промолвил Грег, – пойду отвечу.
Он ушел в комнату и вернулся минут через пять.
– Нас приветствует Александр Квант.
– Тот самый?! – Антон выгнул брови.
– Тот самый. Он приглашает нас к себе.
– И что ты сказал?
– Что для нас это большая честь.

Александр Квант был без преувеличения легендой современности. По сути, он совершил революцию в отрасли, создав принципиально новую концепцию космического корабля. В последние десятилетия он отстранился от конкретных технических проблем, погрузился в теоретическую физику и достиг столь выдающихся результатов, что был признан мировым достоянием. Его исследования постепенно все больше наполнялись абстрактными идеями и терминами и стали походить на философские трактаты. Но даже чрезвычайно сложные и темные труды этого уникального автора, воспринимаемые лишь единицами, издавались достаточно большими тиражами, столь велика была магия его имени. Лет семь он не появлялся на общественных мероприятиях и не давал интервью.
К этому знаменитому ученому отправились ранним летним вечером Антон и Грег, предвкушая празднество интеллекта и опасаясь оказаться на нем аутсайдерами.

Александр принял гостей в просторной, несколько мрачноватой библиотеке. Ему было около восьмидесяти лет, но старческая немощь еще не тронула высокую худощавую фигуру. Бледное лицо с безучастным взглядом не казалось болезненным, весь облик был спокойным и сдержанным, но никак не вялым. Друзья застенчиво и учтиво проговорили подобающие формальности. Хозяин дома предложил прохладительные напитки и после обычного обмена ситуативными фразами приступил к главному:
– Я не был любопытен и, наверно, впервые задет этим чувством. Когда мне поведали, что возвратились пропавшие космонавты, что они жили на неизвестной планете и общались с тамошними аборигенами, я сказал, чтобы ни при каких констелляциях Зодиака меня подобной чепухой не беспокоили. Чуть позже я узнал, что вы отсутствовали больше года, что вездесущие поисковые системы нигде не могли обнаружить ни ваш корабль, ни его следы. Такого еще не случалось. Невольно мои мысли все чаще обращались к этому казусу. Я прочел сложный отчет директора Стайна с намеренными, явно выпяченными недомолвками, а также неофициальные версии о том, что вас использовали в качестве разведчиков и поэтому объявили пропавшими. Нечто загадочное сквозило за сумбурной шумихой, я начал подробнее вникать в это дело, и мне показалось, что какие-то обстоятельства тщательно скрываются. Я не чужак в космонавтике, хотелось бы профессионально проанализировать факты, если ваша экспедиция не была банальной шпионской операцией. Я надеюсь, вы считаете меня человеком чести и вам достаточно моего слова, что наш разговор останется между нами.
– Безусловно, мы доверяем вам, – сказал, преодолевая смущение, Грег. – Все статьи и заметки в периодической печати – выдумка от начала до конца. Правду знает только один человек – Виктор Стайн. Вы будете вторым… и последним.
Космонавты, гармонично дополняя друг друга, изложили невероятную историю. Беседа со Свеном укоренилась в их памяти с максимальной четкостью, ни одно слово не было утеряно.
Взгляд Александра потяжелел.
– С недавнего времени я предчувствую ее, – вымолвил он невпопад.
– Кого? Или что? – робко спросил Грег.
– Ступень минус 92.
– Так, значит, это правда?! – занервничал Антон.
– Наши категории правды и ложности – это поделки рассудочной логики, за ее границами они бессодержательны. Я просто ощущаю, как что-то непосредственно, безотносительно к моим знаниям и опыту, прикасается ко мне. Оно подлинно есть и видит меня.
– Это верное слово: непосредственно, – подхватил Грег. – Пережитое нами не соприкасается ни с чем на свете. Какое счастье, что Виктор на нашей стороне, он оградил нас от объяснений с общественностью на всех уровнях.
– Я не имел чести быть другом Грега, – запальчиво вклинился Антон, – я был его учеником и коллегой. Мы считались психологически совместимыми, и нам не раз поручали общие задания. А теперь мы с ним больше, чем друзья, больше, чем родственники. Мы одни на земле… Вы, господин Квант, понимаете…
Александр попросил называть его просто по имени.
– Я все время беседую с ним, – в голосе Грега зазвучала горечь, – со Свеном. Я часто корю себя: как я мог упустить такой шанс, у меня ведь необозримое множество вопросов. Теперь я задаю их воображаемому собеседнику и сам же на них отвечаю.
– Не мучайте себя, – посоветовал ученый, – диалог с инобытием не возможен в принципе. Наши вопросы порождены здешними обстоятельствами, которых нет в вечности. То, о чем мы любопытствуем, не имеет смысла вне нашей близорукости. Свен оживил некоторые спящие сегменты вашей сути, и под вопросом оказалось все естество целиком.
– Да, он сдвинул души с прежних позиций, – дополнил Грег. – Не язвительными доводами, нет. За ним словно стояла безбрежная мощь невыразимого, и именно она опалила и располосовала подоплеку нашего эго.
– Я благодарен вам за то, что вы доверили мне свою тайну. У меня в подсознании активируются безымянные процессы. Я будто накануне моего конца света, то есть прорыва... Нечто забрезжило в силлогистической темени в унисон с переданной через вас вестью, вернее, с ее несказанностью, которая вас сразила.
Грег кивнул.
– Когда вы позвонили, мы интуитивно почуяли, что это происшествие вас тоже касается... Наша натура как бы заподозрила свою беспредметность и поддается напору духа. Мы не утратили ориентации в повседневности и сможем дожить свой век как стандартные особи людского рода. Мы не сумасшедшие с точки зрения медицины… Однако не является ли этот жест вездесущности некой внезапной выходкой, игрой не по правилам… не знаю, как выразить… Пусть бы мы прошли положенный отрезок пути так, как следует теплокровным двуногим на данной стадии. Что означает этот прыжок выше себя? Мы лишились охранительной оболочки нашей среды, открылись бесконечности и разучились сводить концы с концами… Вы знаете изречение: кто Бога увидит, умрет. Мы увидели не Бога, а лишь некий аспект его замысла, и вот: ни живы, ни мертвы.
– Знакомое состояние, – улыбнулся Александр.
– Это нечестно! – воскликнул Антон. – Почему нам ни на что не позволено воздействовать? По крайней мере, одно право должно быть нам предоставлено: право на окончательную смерть. И я сам должен решать: переступать мне все эти пороги или уйти в небытие. Так нет же, я, будто на поводке, вынужден шагать по каким-то уровням. А если я не хочу? Так нечестно!
– Я полагаю вот что, – задумчиво вымолвил Александр, – нам не дано право распоряжаться собой потому, что мы не в состоянии сделать это. Принять осознанное решение можно было бы лишь в том случае, если б мы видели перед собой всю перспективу и знали бы, от чего отказываемся. А сейчас в нас яро вопит утробный страх, и, возможно, уже на следующей ступени наши притязания изменятся до неузнаваемости.
– А кого-то и спихивают с этой лестницы! – возбужденность Антона не спадала.
– Значит, кому-то именно там и место. Не воспринимайте все буквально. Свен ведь просил помнить, что его заявления, выхолощенные скудностью нашего языка, бесконечно далеки от истины.
– Вы правы, – согласился Грег, – мы не пригодны быть творцами своей доли… Но, опять же, зачем нас поставили в такое чудовищное положение? Во имя чего мы непременно должны какое-то время маяться в затхлых щелях мироздания, не умея разгадать собственной сути, отдавая сомнительную дань доморощенным кумирам?
– Очевидно, друг мой, что ваш вопрос – риторический. В ответ можно только вздохнуть или заплакать.
– По идее, – продолжил Грег, – Свен не затронул ничего такого, что не волновало бы земных мудрецов. Это понятно, он подстроился под структуру нашего мозга, не способного себя превозмочь. Но сам факт его недолгого присутствия в нашей жизни – это крах и мозга, и всего остального… Он был бесконечно отстраненным, он бросал нам доходчивые фразы, как бросают камешки в воду. Он даже не забавлялся. Мы перед ним были как ничто. Ни одного слова поддержки, утешения или наставления. И вот… свершается беспощадное. Спасительные живые клещи вонзаются в мертвые ткани. Мертвечина болит, теряя свой статус; и жаль не ее, а непонятно чего.
– Я грущу по тому саду! – будто непроизвольно воскликнул Антон. – Я безумно тоскую…

Окна все гуще затушевывали сумерки своей пещерной односложной безыскусностью. В вышине загорались звезды – миражные огоньки? сгустки эфемерной материи? блестки на краю кругозора? Космонавты, мечтавшие с детства о покорении галактик, впервые задумались о феноменах Земли и Неба, об их разнонаправленной гравитации. Никакая ракета не начертит траекторию между этими полярностями. Александр не торопился зажечь электричество, лунные пятна хаотично расплескивались на потемневших поверхностях интерьера, звездное сияние нагнетало волшебную романтику.
– Трудно вообразить, – чуть взволновался Антон, – что все это великолепие улетучится на следующей стадии… Что нам откроется, когда упадет этот дивный купол?
– В тебе дремлет лирик, дружище, – отозвался Грег. – Однако эта изумительная полусфера является одновременно и нашей душегубкой. Александр, я отчасти согласен с Антоном, с нами ведется неблаговидная игра. Мы в страшной западне. Душа знает: такого не должно быть! И оно не есть, только кажется. И с этими угнетающими призраками ежедневности мы должны взаимодействовать. За что? Зачем?
Александр после короткой паузы спокойно ответил:
– Вы озвучиваете самое древнее и самое насущное стенание. И кто знает, возможно, оно и было бы услышано, если бы вырвалось из душевных недр каждого индивида, но подавляющее большинство живущих заворожено буйством инстинктов, голосом крови и диктатом генов. А Абсолюту еще, видимо, не наскучило играть куском атмосферы, укомплектованным слепыми энергиями (это шутка). Светлеющий ужас танцует на краю мировой ночи. Мы тешим себя надеждой, что ужасное превратится в спасительное и приведет нас на финальную ступень, о которой еще ничего не знает Свен. Какими-то потайными компонентами нашей сути мы уже теперь вовлечены в парадигмы Всеединого. Оно вложило в нас корпускулу себя и, стало быть, думает о нас.
– Вы будто глашатай Алетейи, – восторженно отреагировал Грег. – Ваши теоретические труды чересчур сложны, но я понимаю, почему ваш облик витает над планетой как некий магический символ. Ваша аура подсвечена возвышенной инородностью.
– Не преувеличивайте, – возразил Александр, – любое светило на земле обусловлено, помимо всего прочего, и сопутствующим мороком. Ваш опыт – уникален, и мне хочется разделить ваше мнение: тут обнаружилось какое-то опрометчивое опережение. Однако опрометчивость – это земной атрибут. Неуместность не имеет места на абсолютном уровне.
Грег развил мысль:
– Может, понадобилось убрать нас как активную составляющую ступени минус 93… Но для этого проще заблокировать наше дыхание… Как все перепуталось: роковая опасность, паника, безотчетная отрада, ужасающий и пленительный зов трансцендентности… Мне встречалась в литературе фраза: «Что-то во мне окончательно умерло». А теперь я могу сказать о себе: что-то во мне окончательно пробудилось. Та сила, что к нам снизошла, поведала о возможности осуществления. Убийственной такой возможности… Сколько же нам нужно уничтожить в себе, чтобы подняться вровень с безмерностью?
– Уважаемые мыслители, можно попроще, – взмолился Антон, – ваши абстракции играют мне на нервах, какофония – жутковатая. К воротам вечности каждый подойдет безголосым и отпетым. Говорить будет она.
– Браво, Антон, – похвалил ученый.
Молодой человек смешался, но предпочел изъясниться:
– Мне никогда не доводилось принимать участие в подобных дискуссиях. Мои мыслительные задатки развивались медленно, а теперь они задавлены фатальным очарованием. Меня захватило чудесное и, наверно, гибельное влечение. Почему гибельность может быть притягательной?
– Она притягательна тогда, когда превосходит себя. На земле нет большего счастья, чем хотя бы слепо и хрупко причаститься к этому превосходству, – ответил Александр.
Он зажег неяркое освещение и предложил поужинать.

Сумрак за окнами уплотнился, тщательней растворяя данности гелиоцентрических мифологий. Прохлада, насыщенная запахом листвы и соцветий, струилась из форточки, омывала нежной примитивностью заполненные метафизикой головы. Было слышно, как щупальца бездны царапают все защитные оболочки микро- и макрокосма. Из-за мнимого эфира, из вечной глобальности к человеку взывает нечеловеческое, страшащее бесчеловечностью и неодолимо влекущее свободой и чистотой бесчеловечности. Нелюдимый коррелят в душевной подоплеке землянина откликается на этот зов, расшатывая крепость мышечных и психических пут.

Три индивида, ограниченные биомеханическими силуэтами и растравленные своей безмерной сущностью, отдыхали от ментального перенапряжения и молчали о непререкаемом.
– Я стар, – вымолвил наконец Александр, – и если не дни, то годы мои сочтены. Вы относительно молоды, но уже лишены перспектив на территории цивилизаций и мистификаций. Ваше эго трансформировалось, глубины инсайта продвинулись близко к переднему плану, когда так называемому здравому рассудку не поздоровилось в полной мере. Вряд ли вас долго будут терпеть на себе земные фундаменты безбашенности и дороги непутевости.
– Я очень надеюсь, что не будут, – выдохнул Грег.
– Вы только подумайте, Александр, – тихо произнес Антон, – Свен сказал нам: «До свидания».
Он улыбнулся во весь рот, и безумные, счастливые искры запрыгали под веками.

Галина Болтрамун

Главная страница
Малая проза