Душеспасение и духовные практики
Проблема душеспасения – главнейшая для каждого существа, в котором хоть в малейшей степени изъявляется душа. Все эпохи поднимали на щит какое-нибудь решение этой задачи, и никогда не было недостатка в душеспасителях, духовниках, врачевателях душ и проводниках в живописуемый на разные лады Элизиум. Кем являются личности, берущиеся освободить человечество от уз естества и невежества, от гнета сансары? Отбросим случаи явного шарлатанства, всевозможных камланий и спиритизмов с целью обретения почета, власти и материальной обеспеченности. Что представляют собой те самозабвенные, что, провозглашая заповеди божественного откровения, устанавливают на больших территориях и надолго так называемый Закон Божий? Каждому отдельному деятелю на этой ниве можно посвятить не один том, подбираясь с разных сторон к тайне его харизмы, склоняясь в эпилоге перед этой тайной или теша себя ее развенчанием. Слава пророков и святых (канонизированных, отверженных, казненных) ныне и присно с триумфом или под страхом смерти разносится по мегаполисам и перифериям теми, кто их понял, понял превратно или не понял вообще.
Хотелось бы знать, на каком основании бодхисатвы всех народов утверждают, что владеют методами и средствами для выведения рабов любви и ненависти в царство свободы? Не видно этого основания. Ни одна сколь угодно выдающаяся личность (как бы она себя ни называла) не решает участи своих приверженцев или противников, судьбы вершатся на иных уровнях. Бескорыстные глашатаи духовного откровения лишь исполняют в низинах песнь о высоте, во имя воображаемого ренессанса зажигают они факелы в мареве инфантильно-меркантильного общежития. Что-то проступает из этого пламени – восхищающее, апокалиптическое, страшащее и зовущее. И непонятно, есть ли в этом гремучем синтезе подлинно утешительное, а вот гибельного – много. Любое заветное глаголание ничего не может поведать сверх того, что все греховно прозябающее под солнцем способно очиститься, только превзойдя себя и отряхнув прах мира сего.
Таких провозвестников – единицы, а душеспасительные школы различного толка возникают и разветвляются повсеместно. У каждой есть особо продвинутые адепты, которые заявляют о достижении нирваны или благодати в некой другой форме, патетически декларируют свое единение с макрокосмом или с Божеством своей веры и считают себя «освобожденными при жизни». Трудно судить о таких состояниях тем, кто их не переживал. Не являются ли они видом наркотического опьянения? В любом случае ни у самих просветленных и ни у кого другого нет критериев, чтобы дать верную и однозначную оценку происходящему. Несомненно одно: каких бы уровней ни достигли самоусовершенствование и самообольщение, они не принесут освобождения. Выглядит странным, даже комичным тот факт, что обретший высшее знание работает на публику подобно политическим вождям, яростно борется с оппонентами за аудиторию, чтобы доказать, что только его озарение – подлинно и от Бога, а иные прорицания – мнимые и от дьявола. Распространение всякого рода учений сопровождается, как правило, учреждением тайных или афишируемых сект, ритуалов, амуниций, амулетов. Не могут сгенерированные в черепах истины пробавляться без этих игрушек. Погремушечный звон разливается на разные лады и в популярных святилищах, и на конспиративных явках, неустанно напоминая членам общин и сборищ об их принадлежности к этносу «человек играющий».
Случается, что в итоге долгой тренировки и применения специфичных практик группы энтузиастов обретают способности, не свойственные большинству народонаселения. Когда индивид в результате изматывающих упражнений преодолевает обычное восприятие яви, традиционное понимание причинно-следственных связей, усмиряет в себе желания, созерцает то, чего не видел раньше, – он переходит в некое иное состояние, он горд, что сумел развить себя и приблизиться к высшим материям. Если такие метаморфозы приносят удовлетворение, то в них нет ничего плохого. Чем бы дитя ни тешилось… Так и была задумана суетная активность на дне воздушного бассейна, где каждый одержим желанием поменять то, чем владеет, на нечто новое; а по идее, эти хлопотные мероприятия по улучшению эфемерных свойств и качеств эквивалентны обмену шила на мыло.
Субстанциальное преображение не свершится в рамках психофизического гибрида, прижатого гравитацией к пылящей поверхности, служащего полигоном для вирусов и бактерий, ходящего на поводу у инстинктов. О каком освобождении говорят те, кто испытывает жажду и холод, зависит от урожаев и атмосферных осадков, уязвим перед бесчинством и эпидемиями, те, чью мыслительную деятельность может прекратить банальный удар по голове? Свобода – это возможность подняться вровень с Универсумом и быть конгруэнтным вечности. Никто из смертных не узнает, что это такое, пока не обретет бессмертия. Ни одна дорога на земле, будь она протоптана самыми великими пророками, не ведет в те края. Полномочная сила должна перенести страждущих через пропасть, если будет на то всевышнее распоряжение.
Во все эпохи заявляли о себе духовидцы, якобы получившие эзотерические сведения от залетающих к ним глашатаев потусторонности. Такие передающиеся с пафосом небылицы, в зависимости от художественного дара вещателя, являются красивыми легендами, занимательными баснями или глупыми россказнями. Это не значит, что у человека в принципе не может быть необыкновенных видений. Почему бы и нет? Вполне могут выступить из пучин неизведанности и непривычные феномены, но по сути они не отличаются от тех данностей, что предстают перед глазами ежедневно. В любом случае человек имеет дело не с запредельными субстанциями, а с тем, что обусловливают его собственные чувства, другого не дано. Конечно, уникальные явления резко будоражат психику, но они имеют ту же природу, что и кофейная чашка на столе или силуэт вороны в окошке. Те, что сталкиваются с аномальными для устоявшегося порядка эпизодами, нисколько не продвинулись на пути познания сущего. Зрением, слухом, рассудком или интуицией сущее не постигается, оно вообще не постигается. Тот, кого примет оно в свое лоно, сам станет сущим. Уместно процитировать Канта: «Если сетование «мы не познаем ничего внутреннего в вещах» должно обозначать, что чистым рассудком мы не можем понять, каковы являющиеся вещи сами по себе, то такое сетование несправедливо и неразумно: оно вытекает из желания познавать, стало быть, созерцать вещи, не пользуясь чувствами, следовательно, из желания обладать познавательными способностями, совершенно отличающимися от человеческих способностей не только по степени, но даже по характеру созерцания и способу познания, следовательно, из желания быть не людьми, а какими-то существами, о которых мы не можем даже сказать, возможны ли они и тем более, каковы они».
Тот, кто остается человеком, закопан в поддельности, он нищ и может предложить себе подобным только аморфные продукты недалекого умозрения и пустоцветы красноречия. Ни магические заклинания, ни атомные бомбы не всколыхнут объемы фатального пространства с его динамикой, статикой, обременениями и невесомостью; разорвать кольцо блокады можно лишь с той стороны. Земные вероучители, скованные своим внешним обликом, униженные физиологией, ругающие соперников и завлекающие приверженцев, похожи нередко на блефующих рекламных агентов. Здешние доктрины о душеспасении – всегда беспочвенны, так как этой почвой должен быть Абсолют. Дежурные фишки и праздничные фетиши, ортодоксальные и еретические церемонии, показные трансы и подпольные орфические инициации – это многочисленные аспекты легкомысленного развлечения, вразумить которое невозможно в данных обстоятельствах, ибо сами обстоятельства развертываются и эволюционируют под эгидой госпожи Глупости.
«Никто не может прийти ко мне, если не привлечет его Отец, пославший меня», – провозгласил Христос. Глухое, но неумолчное вещание душевной подоплеки тоже подсказывает, что любые мероприятия по самосовершенствованию и самоизбавлению бесполезны, всё и для всех уже предрешено. Поражает видимая непоследовательность и жестокость творящей силы. Зачем создавать отвергнутых? А зачем призванных ставить в такое положение, чтобы им нужно было спасаться? И для чего вообще весь этот белый свет с его мутной подосновой, мракобесным энтузиазмом, пестротой беспечности и воинствующей логикой серости?
Галина Болтрамун