Наивные вопросы без ответа
Человек как базовый фактор затерянной непонятно где планеты или как участник парадов и баталий прирожденных представлений является себе некоторыми своими аспектами и смутно ощущает огромность и значимость в сути Я непроявленного, таящего коды личной судьбы и элементы всеобщности, разрывающие личность. Неуютно и унизительно для индивида служить точкой приложения неведомых сил, поддаваться напору инстинктов и не иметь гарантий на сохранение шаблонных материй и мистерий даже в ближайшие дни. Кажется, что и задействованная в социальных проектах безыдейная природа разделяет незавидную участь обладателей интеллекта: макро- и микропроцессы вряд ли ведают, что творят; стимуляция сопровождается симуляциями; Гераклитова река ускользает от входящих, не равняясь себе; а в несметных руслах текут в Terra Incognita потоки биомасс и эмоций, замешанных и на «слезинке ребенка», и на старческих квинтэссенциях, и на чужеродных благовониях перелетных психей.
Бдения и оголтелых активистов, и онемелых буддистов под присмотром не дремлющего ока очень непродолжительны. Что-то свершится в точке застывания каждого темперамента. Не исключено, что грянет гром небесный и воспрянут радуги, не стоявшие на подкопанных почвах посюсторонности, и отворят вход в осиянную плерому. Или разольется тишина, навсегда успокаивающая трехмерные структуры с любой степенью одушевленности. Гипотезы о грядущих пресуществлениях всегда ложны; наши теории на этот счет, как бы ни были дерзновенны их покушения, остаются смесью игры, недалекого любопытства и треска разума при ударах о непознаваемое. Постулаты и грубого материализма, и хитрого волхвования, и утонченной феноменологии вырастают из зерен веры и коробятся в потоках вероломных, ничему не адекватных сквозняков. Мозг производит продукцию из близлежащих разовых элементов без учета удаленных и статичных величин (не говоря уже о безграничных), и все его выработки поджидает вездесущая черная дыра. Имея все это в виду, сумбур – в голове, и ничего – за душой, землянин не прекратит гадать о предстоящем развитии своих невнятных зачатков в радиациях Того Света; игнорирование этой темы означало бы отречение от собственного эго, превращение в амебу (хотя кто на самом деле осведомлен о феноменах и ноуменах амебы?).
Рисуя в воображении замогильный макрокосм, ожидающие приговора смертники выказывают на разные лады лишь вариации чаяний и фантазий, вынужденно опираясь на шаткую платформу аксиом и теорем. Согласно сформировавшимся мнениям, вечность – это обиталище, избавленное от бренности и тягот, где все проблемы решены, все исконно и не требует верификации, каждый блаженно здравствующий соизмерим по своим потенциям с всеобщностью.
Сколь бы ни преобразился отдавший концы по вступлении в бесконечность, кажется вполне достоверным, что он там будет не один. С достигшим высшей степени Я будут разделять благоденствие сонмы (судя по масштабам Абсолюта) не-Я.
Однородны ли бессмертные насельники горнего мира? Если они тождественны и полностью повторяют друг друга, то где проходит граница между Я и Ты? При их разнородности каждый неодинаково участвует в бытии, одна особь будет лишена неких качеств и функций, присущих другим. Способна ли реализоваться нерушимая самодостаточность в окружении самодовлений иного плана?
Далее. Каким образом и в какой степени возможно для единицы Универсума знание об отличных от нее субстанциях (опустим проблематичность общения несходных существ)? Если все знают всё обо всех, то этим подрывается сам принцип бытия отдельного существа как такового, и совершенно непонятно, что в таком случае означает самостояние. А коль индивид частично или полностью будет непроницаемым для других, то кажется неотвратимым желание познать другого, неизбежны сравнения, анализ несходства или преимуществ, а это – беспокойство, оно не увязывается с безмятежностью и полным удовлетворением в царстве духа и света.
Популярное предположение о слиянии с Абсолютом – бессодержательно, этот постулат пресен и скучен, как и прочие, ни на что не опирающиеся и праздные попытки самоутешения. Доморощенные глашатаи Всеединого слишком много на себя берут, объявляя грядущие неразъемные объятия с необъятным. Впрочем, не больше, чем отпущено бойким шутам в игрушечном царстве. Попутное удивление: для чего вышние сферы отторгают некоторые свои ингредиенты, чтобы потом с ними воссоединяться? И как можно раствориться, не потеряв себя? Спекуляции о братании с Абсолютом питать нечем, он скажет соразмерное своей мощи слово, состоящее из согласных с последней истиной и гласных на все мироздание. А для развития околоземной диалектики имеются лишь бесплодные стереотипы, которые пасутся маскирующимися архетипами, тоже без родословной в вечности. На фундаменте выхолощенных предпосылок формируется и наука о «царе природы».
Издревле звучащий призыв «Познай себя!» имплицитно содержит всю гамму людской недостаточности, весь спектр затемнения окаймленной горизонтом сферы обитания. Само наличие проблемы самопознания свидетельствует о нелепости и катастрофичности человеческого положения. Как расценить уклад, при котором живущий не знает, а лишь познает себя, не надеясь до самой могилы достичь окончательного результата? Говоря «Я», каждый что-то имеет в виду, в первую очередь психофизическую структуру и социальный статус, а за этим фасадом – обрыв, куда подавляющее большинство предпочитает не заглядывать. Подлинная суть Я может выявиться только на фоне бездефицитной глобальности, всех уровней бесконечности; в остальных случаях любые его определения – лишь допущения, вероятностные обывательские договоренности.
Возможность хомо якобы сапиенса регулировать даже свои органические функции – мизерна, они насильственно вовлечены в непостижимую механику и с каждым движением изнашиваются, тратятся и иссякают. Такие ориентированные на затухание бдения можно квалифицировать как угодно, но это не жизнь в подлинном смысле. Человек заблокированными краями сознания схватывает, чего он лишен (похоже, что всего), и как согбенно нищенствующий стремится подняться к своим причинам, познать, чего стоит искупление.
Допустим, что все преходящее почило в своих мнимых пунктах назначения и неизбывность разлила невообразимую для смертных благодать. Тот, кто гнул спину, залечивал язвы, кормился скудным хлебом и небылицами, достиг совершенства, ему некуда развиваться и нечего желать, так как нет иных способов и форм существования, кроме истинных, нерушимых и вечных. Нельзя в зоне господства фортуны и планиды представить безусловное бытие такого рода. Можно назвать его высшей отрадой, ничего не имея при этом в виду, ибо в положенной действительности счастье как таковое – недоступно и непонятно. И для разношерстных федераций с коалициями, и для их отдельных членов благо рождается лишь в противовес неудачам, как преодоление невзгод, то есть как нечто добытое в ходе становления и от него зависящее. И вот что занимательно: становление работает на распад и гибель, но его яростная энергия, вспышки и кипение неистово имитируют жизнь. Всякая активность на эмоциональном, эмпирическом и ментальном уровне устремлена к своему неизбежному истощению, однако эти смертестремительные движения кажутся солидной реальностью, так как другие виды динамики (не самоустраняющейся) на планете не известны.
Вполне вероятно, что все величины и процессы в окоеме являются лишь атрибутами, принадлежностями зрения и по угасании отблиставших зрачков они уже никогда не станут объектами рассмотрения. В любом случае подлинность за порогами чувств – субстанциально иная и ни одним своим атомом не участвует в семантиках и символиках интеллектуальных изысканий. И все же инобытие не полностью изолировано от «долины плача и слез», иначе невозможны были бы ни думы, ни грезы о нем. Сила трансцендентности ощутима, она воспаляет пустоши сердца, играет на нервах безнотную мелодию, нагнетает в детерминированность неуловимые волны беспричинного ужаса. Рассудок замирает, когда не по существу всех дел безголосо высказываются веянья вездесущности.
Все то, из чего скомпоновано естество человека (любовь и ненависть, воля к власти, неукротимые позывы злорадства и жестокости, служение прекрасному и поклонение священному), – это стихии, закрепощающие самость, обязательные болезни в диапазоне «здесь и сейчас». Душа знает, что она должна избавиться от этих инфекций, но не представляет свою чистоту и свободу. Идеальное бытие, не запятнанное ни одним штрихом тварности, ускользает от сознания, сливается с ничто. Из этого лабиринта нет выхода: любой возникающий образ (вещный или абстрактный) отягощен скудностью и пороками посюсторонности, а при гипотетичном устранении дефектов и признаков ничего не остается. Встречаются рассуждения о том, что ничто – предпосылка, некий задний фон или условие для бытийствования бытия. Не возбраняется поупражнять ум на этот счет, выстраивая логические цепочки, призывая на помощь интуицию при их коротком или долгоиграющем замыкании. За этими терминами вздымается монолитная масса бескачественного величия, приливы и отливы которого передергивают рацио и эмоцио. Но бытие и ничто как таковые не доступны ни мысли, ни воображению, ни таинственным антеннам инсайта.
Извилины серого вещества, подстегиваемые фибрами души, на протяжении мировой эволюции модифицируют и усложняют гнетущие головоломки такого типа. Но ключевая загадка, на фоне которой меркнут все остальные, – это степень самодовления отличных от Бога особей и их отношения с Богом. Подчинение непререкаемому всемогуществу, любая форма зависимости от него не соответствуют подлинной самореализации. А богоравность кажется невероятной. Если полнотой бытия владеет только Бог, то остальные неизбежно оказываются в ущемленном положении. При достижении всеми абсолютного статуса каждый становится равнозначным Творцу и само понятие Бога нивелируется. Нельзя обрести блаженное успокоение, не присоединившись к божественной сути. Станет ли и без того Вездесущий умножать свою сущность без надобности? А если в этом есть нужда, то она кажется еще более абсурдной (зачем создавать ущербные объекты и возвышать их до своего уровня?). Это наиболее мучительное недоразумение из тех, что неустанно порождаются разумом. Ум и настроен так, что при производстве умозаключений синхронно и невольно возникают сопутствующие недоумения.
Вне стадии божественности любое жизнеустройство в той или иной мере ложно, характеризуется неполноценностью, окутано обманными прелестями немощи и неведения. У носителей апорий и симптомов на тернистых дорогах непутевой планеты есть, по крайней мере, одно утешение: здешние мытарства ненадолго, остывшему телу не угрожают ни выходки страстной дикости, ни выпады пристрастного прогресса. Но если вечное существо обременено бесконечно длящимися неудобствами, помехами или неясностями, – это ад. При наличии бессрочных бедствий, несовершенств, лишений любого толка (даже мельчайших) лучше навсегда исчезнуть. Не исключено, что небытие и есть величайшая милость для тварных субъектов. А чего же тогда хотел Всевышний, устраивая временный полигон для низостей? Пометать стрелы в беззащитных марионеток и позлорадствовать? Вряд ли кто-то всерьез допускает тягу к смертным грехам в бессмертном Божестве. Полнее познать себя (по Гегелю)? Трудно поверить, что Создатель плохо себя знает и что наши злосчастные (им же спланированные) перипетии что-нибудь привнесут в процесс его самопостижения. Тайна сия велика есть. Творение ощущает мистическую дистанционную привязанность к Творцу и одинаково боится как отсоединения, так и сближения (некий домировой ужас окутывает эту тайну, перед которым блекнут апокалипсические угрозы).
Вопросы о вечности, сформулированные утопающим в антиномиях рассудком на фоне «несоизмеримости теорий», обильно пропитаны непогодой и эфемерностью здешнего микроклимата. Вечность – вне альфы и омеги, идеального и материального, святости и скверны, категорий и фантасмагорий. Если выкормыш иллюзий и коллизий войдет на территорию Сущего, то без всех земных потребностей, обнаженный до самого ядра, что оставалось невозмутимым при шальных давлениях крови, ознобе в мозге костей и заклиниваниях в подкорке. В любой день календаря внезапно может наступить некалендарный момент. С этим разящим все ценности знанием невольно приходится поддерживать мутный статус эго, платить дань злободневности, приноравливаться к тенденциям, кесарю и социуму, которые требуют (и возьмут) свое.
Не жалко отдать времени временево. А целесообразно ли, находясь под игом «коллективного бессознательного» и в личностной закрепощенности, пытаться повлиять на свою участь за горизонтом, выражаясь избитыми терминами, заслуживать рай, постепенно самосовершенствоваться, чтобы в итоге избавиться от кармы? Утвердительные допущения безосновательны; слишком жестко запрограммирован человек, заряжен неподконтрольными токами и заражён неизлечимыми болезнями в виде неуемных тяготений, маний и фобий. Психосоматические особи в царстве всеобщей детерминированности уже в силу своего содержания и положения лишены самостояния. Деятельность и сомы, и психики обусловлена врожденными априорными установками, которые никак не хочется сравнивать с путеводной звездой, они не только не светоносны, но, кажется, беспросветны.
Нет таких посылок, из которых можно было бы вывести заключение об участии природной единицы в построении своего надприродного статуса. Выводы и доказательства мало что доказывают даже в пределах родных палестин, они работают (и приносят узкую пользу) только в рамках конкретной парадигмы, стушевываются на иной платформе и тем более ничего не удостоверяют на онтологическом уровне. С другой стороны, невозможно полностью заглушить предчувствие, что поступки индивида, пусть и вынужденные, тоже в какой-то степени формируют его ауру, номинальную стоимость и удельный вес во Вселенной. Сознание не разрешит ни этого, ни иных парадоксов, оно создает их по своему образу и подобию, не имея доступа к бесподобному, подпитываясь флюидами сумбурной интуиции. Противоречия истают вместе с сознанием, отслужив свою службу неверой и неправдой. В какой вид мировой теплоты внесет пустоцветные калории холостая работа под миллиардами черепов?
Разматериализация вещей совершается параллельно гипостазированию, эталоны и образцы коррелируют с безобразным и безобразным, акты непрерывного (по Гегелю) снятия напоминают жертвоприношения невменяемым духам невысокого полета. Всё новые чаши выпивает жажда познания, причащаясь к очередной ипостаси нуля в ареале ложной фактичности, ветрового вещания и шутовских исповеданий. Но и в таких условиях едва ощутимо сквозит безусловность! Она оттеняет амплитуды, альтитуды и причуды, разъедает подоплеку систем, катализирует самоубийственные реакции алхимии и метафизики. Соприкосновение с чужеродным происходит как бы вне конкретных ситуаций, при замершей реальности, и эти контакты всегда сомнительны и тревожны, даже мучительны. То, что раздражает финитную человечность, несоизмеримо больше человека, и он реагирует на эти инициативы некой своей компонентой, превосходящей Я. Подобные переживания (состояния) на какие-то мгновения словно упраздняют исторический и социальный опыт. Анонимные власти исподволь подрывают любые варианты хрупкой обустроенности и подготавливают душу к уводу. А может, просто водят за нос, такое тоже исключить нельзя (только зачем?).
Рационально предпринимаемые попытки установить связи с потусторонностью и извлечь из этого пользу – нелепы. Так охотник за таинствами низводит трансцендентную мощь к объекту интересов; подобно ортодоксам, улещающим и усмиряющим своих богов, он подбирает разные отмычки к Универсуму. При этом искатель безотчётно ставит себя выше искомого, полагая, что заставит его подчиниться, что разработает метод (ритуал, заклинание, магический трюк) для экспликации неэксплицируемого, подберет стамеску и долото для вскрытия запечатанной небом сокровищницы. Никому не запрещено штурмовать на досуге горние сферы и изобретать для этого удобные инструменты, можно даже «философствовать молотом». Но развлекающимся таким способом не стоит забывать о той кувалде, что опустится на каждое темя.
Сложившиеся на земле мировоззренческие задачи не поддаются решению по причине невозможности зреть и умозреть мир, он постигается по-другому, необходимо некое невообразимое посвящение, благословение малых мер безмерностью. Истины нет для носителей генов и тлена. Она не выступает арбитром на гонках и скачках времен. Но слишком явно присутствует ее молчание. В эпицентре катастроф, общественных экстазов и знаменательных свершений всегда главенствует ядро тишины, вокруг которого иссякают и гаснут любые виды энергии. То, что вырастает на физической, химической и мифической основе, с самого рождения – в периоде полураспада и под воздействием инъекции первородного греха. Все ставшее должно перестать.
Вечность бесчеловечна, люди повернуты к ней своей смертью и той негуманной частицей в душе, которой здесь никакой закон не писан, которая имеет (недоказуемые) шансы выйти в инобытие, разорвав человека.
Галина Болтрамун