Грустный смех, комическое и трагическое  


Человек, природа и Сверх-Я

Каждый год с января по конец декабря люди (как те августинцы) майются в рамках полезно-плодородного и красиво-пустоцветного естества и тянутся бедовой фиброй души к дутому и надувающему неестеству.
Народившись на свет и впихнувши в ползунки опорно-двигательный аппарат, крошечный выходец из народа делает первые шаги по лону природы. В момент закрытия материнского ока он норовит шлепнуться в соблазнительную лужу, из глуби которой к нему взывает его проклевывающееся Сверх-Я. На первом этапе судьбы короткий индивид впервой ознакомляется с добротой мироздания в лице родичей, стукающихся лбами над его коляской. С другой стороны, он испытывает первичные козни того же мироздания в лице комара на пухлой части в тылу конституции.
Малолетки особенно хорошо выглядят на картинах, они там все равнобедренные и умудряются не удариться лицом в грязь. Они принимают семейную позу на групповых портретах, занимают выгодную позицию в натюрмортах и выпячиваются на переднем плане всякой идиллии. Оказавшись очевидцем этаких душещипательных сцен, самое время припомнить диалектику, а именно, что все прелести имеют тайные превратности. Так, прекрасная с виду и пушистая на ощупь природа лелеет в своей генетике хромосому, которая споспешествует прогрессированию закона джунглей. А в малогабаритном нутре умилительного дитяти имеет место Эдипов комплекс.

Избавившись от Эдипова комплекса и памперсов, подрастающее поколение складывает за партой синусы и косинусы, держа в уме сникерсы и комиксы. Оно бегает по лону природы с лошадиной силой в тротиловом эквиваленте и сворачивает в подпольные клоаки, следуя категорическому ненормативу юниорского Сверх-Я. Неполнометражные тинэйджеры поедают соевые продукты куро-свино-быко-переработки и растут лучше, чем на дрожжах. Их ипостась увеличивается в объеме, в пределах которого развиваются задатки, торчат лопатки и сверкают пятки. Взаимодействие данного возраста с природой происходит не как по маслу, а холерически, как по холестерину. В большом количестве средневзвешенных учащихся есть немалое число неуравновешенных, что не хотят по методике Мичурина сеять «разумное, доброе, вечное». Им нравится принцип «Что не сеешь, то пожнешь». Они пожинают чужие лавры, гладят против пуха и пера пернатых, крутят за хвост хвостатых, пихают рогачом рогатых и так обращаются с зелеными насаждениями, что от елок остаются палки. Натура не дура. Она хлещет обидчиков крапивой, засовывает в них колючки, ругается громом и дразнится, высовывая молниевый язык.

Гадкие утята, грызущие школьный гранит наук, превращаются в стильных лебедей, когда на их постном небосклоне воссияет романтичная заря пивопитейной и курительной юности. Ввиду укорочения в оном месте шила, острые моменты между юношеством и природой притупляются, возникают элементы добрососедства и толерантности. Такому повороту дел способствует не только шило, но и мыло. Молодежь не гоняет ветер по садам и огородам, а сидит перед мыльными операми и примеряет на себе беспрецедентные страсти. В эту пору легкомыслия и вольнодумия на выросших личностях усугубляется гендерная принадлежность. Их пытливый взгляд, не взирая на законное равенство полов, пялится на выпирающие особенности иного пола. Ни для кого не секрет, что обоюдные склонности индивидов и стыковки их взаимного расположения называются любовью. Природа в данной ситуации не остается пассивным наблюдателем межполовых коммуникаций и соприкосновений, она вносит свою лепту в лепоту симпатий, чтобы любители не любились в нелепой обстановке. Невозможно переоценить важность совместного нюханья цветов молодыми людьми; не меньшее значенье имеют синхронные выхлопы их адреналина при околачиваньи груш, а также долевое строительство воздушных замков над луговой красой при недоступности вульгарной ипотеки. Влюбленные подолгу просиживают собой лоно природы под луной, чуют мистичные шорохи из лопухов и неистово разделяют свое чувство, отпихнув подсказывающее Супер-Эго.

Юность проходит, как «с белых яблонь дым» и как с гуся вода. Не успеешь опомниться, как уже в организме хозяйничает зрелость со всеми вытекающими из нее последствиями. В этом возрасте у мужчин поселяется бес в ребре, а у женщин – подальше от молочно-скисшей железы. Несмотря на бесноватость некоторых нижних органов, вещество под теменем уже не рыпается очертя голову. Потолстевшие очкарики не вздымают очи к луне, намозолив глаз земной текучкой, не гадают на ромашках, всё давно прогадав, и не слоняются без дела по лону природы. Они стригут, где смогут, купоны, делают обрезание кустам на даче, везде теряют баранов для возвращения и непроизвольно учатся писать пропало. На данной стадии пиковой активности интеллекта начинают думаться мудреные думы в сторону экологического апокалипсиса и Розы Мира. При этом делаются выводы о том, что каждый раз после истребления флоры нужно подмести следы и не огрызаться на угрызения совести. Неплохо также, охотясь на фауну, уменьшить процент попадания, задействовав электоральную близорукость. Надо, чтобы потомкам достались не только откинутые копыта, но и живые, носящие ноги для студня, тушу для колбасы и яркие хвосты для шуб и головокружительных уборов. Конечной формовке похвальных целей мешает Сверх-Я: то беса в ребре пощекочет, то тыкнет скелета в шкафу, а то и вовсе полезет в черные дыры подсознательности и насмешит тамошнего архетипа своими высоченными ходулями.

Зрелость, потрепав гражданскую фигуру на всех участках, передает ее без целости и сохранности на последнюю ступень анкеты. Стариковская рука уже не так быстро поднимается, чтобы обидеть экологию, а нога с гораздо меньшим запалом ударяет по пням и часто промахивается, замахнувшись на мухомор. Именно пенсионеры преуспевают в кумовстве с природой, ибо ввиду усиления в их биоритмах функции наплевательства им легче примирить сердце с развесистой клюквой и горьким перцем. Однако у такого статус-кво недолгие перспективы, ведь не за горами тот день календаря, когда внутренний мир и внешние конечности индивида превратятся в бренные останки и понесутся вперед ногами. А Сверх-Я денется туда, откуда взялось. Не понятно только, зачем оно проявлялось, так загадочно маячило и припадочно свинячило; то вставляло палки в колеса жизни, то лезло в нее как ноль без палочки. Можно подумать, без его наущений нельзя было маневрировать, блефовать или удосуживаться. Как бы то ни было, каждый обыватель вынужден разлучиться с природой и, все проморгав на ее лоне, зажмуриться в земной коре. И тут начнется новый этап их взаимообусловленности. Но о дальнейшем развитии метаморфоз мало что есть сказать. Верящие в реинкарнацию поэты, закатив очи, декламируют о том, что, скончавшись от горькой доли в юдоли, потекут дождем по цивилизации или прорастут на кочке одуванчиком. Лучше б они прорастали шампиньонами и брусникой или, на худой конец, заячьей капустой. Кислотных дождей и сорняков на планете хватает и без ихних перевоплощений.

Ни старая запечная бабка, ни новоиспеченный психоаналитик не в состоянии предсказать, чем завершится и куда выльется многовековой симбиоз петушащегося человечества и дарвинствующей природы. Может, их раздразнит огонек в конце тоннеля и они, мчась на ту головешку, попадут впросак и навсегда там останутся. Или произведутся на какой-нибудь небелый свет и начнут, не от Адама, темную биографию. А может, люд спасется на Страшном суде, открестившись от Сверх-Я, презрительно указав ему его место: «Эй, гномик, ты не Сверх-Я, ты Снизу-Ты…» Не исключаются также иные ситуации и пертурбации, как то: превращение в падших ангелов для перепада астрального давления; расквартирование у инопланетян с правом женитьбы на межпланетных субстанциях; тунеядство за счет Универсума или, за отсутствием большой дороги, разбой на Млечном Пути. Нечто будет как будет, а ничто – лишь при будде.

Вышеприведенная концепция без ложной скромности и фанфаронских латинизмов, но с небывалой грамотностью и блеском показывает парадигму сожительства первоклассного человечества с первобытной природой. Что греха таить, немало рэкетирства во взаимообогащении этих двух субъектов подлунного права, законы которого дуракам писаны, а умниками зачитаны до дыр, похожих на черную дыру. Приходится также признать, что много воды баламутит Сверх-Я, несмотря на оппозицию всего сопромата и мата. Сей ментальный паразит каждой персоны, подобно Сократову демону, шепчет на ухо всякие непотребности, причем не всегда разборчиво. А личность вынуждена реагировать и вытеснять в обступающий интерьер свои комплексы, в результате чего происходит центростремительное похудение имиджа. Хорошо, что природа оказывается тут как тут, она насыщает страдальца калориями, выветривает из него априории и кукует ему многая лета.

Загадка единства и борьбы пресловутой триады (человек, природа, Сверх-Я) не сходит с повестки дня «мыслящего тростника». Он, собравшись за чашей, верней, за рюмкой познания, умножает скорбь, ибо его сахарные прожекты не могут даже рассиропиться, а уже в твердой форме разъедаются солью земли. Эта неординарная загадка отвергает методы своего решения и требует не методичного подхода, а метафизичного приближения. Яркие светила прикладной ботаники и нескладной эзотерики, а также мудрилы человеческой мысли будут ломать об эту тему копья и обтачивать перья, чтобы расставить над i свои точки зрения и успеть растиражировать свои взгляды, пока не закроются очи для выхода в тираж. Флаг им в руки, tabula rasa и семь футов под стилем.

Галина Болтрамун


Главная страница
Юмор
Сера мира